Исход - Евгений Адгурович Капба

Когда Рем уже стоял на палубе гребного суденышка, которое должно было доставить его как можно ближе к дому маэстру Агиса Кабатчика, он думал об окнах Овертона — еще одном философском принципе прежних. Если кесарийцы будут изредка видеть трупы ванъяр в грязи — то вскоре настанет момент, когда такое зрелище станет для них привычным, а потом — недалеко и до времени, когда спесивых туринн-таурцев начнут поднимать на вилы.

И это было бы совсем неплохо… О, да!

* * *

IV ОТКРЫТОЕ ЗАБРАЛО

Три листа желтоватой бумаги смарагдского производства были покрыты ровными строчками убористого текста с по-девичьи круглыми буквами. И пахло от письма лучшим ароматом в мире: песочным печеньем и алхимией.

«Хороший мой Рем! Я не знаю, как правильно надо к тебе обращаться. Слишком у нас все с тобой странно и интересненько, и я не хочу писать тебе "дорогой Тиберий», или что-то ужасненько банальное, как «любимый» или «ненаглядный». Хотя я чем дальше думаю, тем больше становлюсь уверена, что ты действительно для меня и то, и другое. Я не знаю, что для меня сейчас дороже, чем знать, что есть такой замечательный и только мой Рем, которому я могу писать письмо. У меня раньше никогда не было никого такого. Это ведь в конце концов просто романтично: я сижу за столом, в окно светит луна, рядом со мной стоит чашка с травяным настоем, и перо скрипит по бумаге, а я о тебе думаю. Ой, я вспомнила: в Аскероне делают металлические перья! Мне срочно нужно такое, потому что очинять гусиные — сущая морока. А у меня добавилось писанины, так как я все время думаю про твоё САМОЕ ГЛАВНОЕ ДЕЛО и как я ещё могу тебе помочь, и ставлю эксперимент с плесенью.

Ты ведь знаешь легенду о Чуде Святого Флеминия и святой Ермолии? Прости, если я умничаю, но мы ведь договорились писать все подряд и вообще — я знаю что ты ужасненько много читаешь, и не можешь не знать о Флеминии. Мориц Жеральд, тот студиозус, что работает у меня на зале — он принёс мне пару книг по истории медицины, как раз про Флеминия и Ермолию за авторством ПЕРВОЙ! И я подумала — если ОНА писала, что плесень может помочь против заражения и инфекций (ты же знаешь про инфекции, да?), то почему в нас так мало веры? Великие умы и именитые медики прошлого делали десять, двадцать, пятьдесят экспериментов — но сдавались, не доводили дело до конца. Я сделаю сто пятьдесят! Двести! У меня есть все время жизни! ПЕРВАЯ пишет, что использование снадобий на основе особого вида плесени снижает количество ампутаций на тридцать процентов, а выживаемость при ранениях с инфекциями — на восемьдесят! Рем, восемьдесят процентов выживших раненых бойцов! Я клянусь тебе, что у нас будет это снадобье, и Зверобои получат его первыми. Ведь ранить могут кого угодно, и тебя — тоже, а я очень хочу чтобы мы с тобой вместе провели ещё много, много вечеров, таких как те наши три вечера…

А ещё — Смарагда стоит на ушах, особенно ортодоксы. Все только и говорят, что об Арканах и Деспотии, многие наши единоверцы как будто с ума посходили: считают Аскерон землёй обетованной, а Арканов — кем-то вроде новых пророков… От этого страшно: папа думает, что надо готовить фургоны. А я люблю Смарагду. Я бы хотела иногда приезжать сюда, после того как мы поженимся. И да-да-да. Тысячу раз да, я не передумала, я вообще чем больше времени проходит с нашей последней встречи, тем сильнее я по тебе скучаю и тем отчетливей понимаю что это никакая не блажь, а потребность моей души — быть рядом с тобой, хоть в Смарагде, хоть в Аскероне, хоть на Низац Роск или за Наковальней Солнца. Ой как хорошо получилось, почти как в куртуазных романах, да? В общем так и знай: я продолжу эксперименты и когда мы наконец увидимся, я подарю тебе самый лучший свадебный подарок в мире — плесень!…"

Аркан запрокинул голову и захохотал как безумный, до слез, так громко что его соратники стали просыпаться, очумело вертя головами и пытаясь понять, что происходит.

— Чего орешь, монсеньёрище? — борода Ёррина была всклокочена, а глаза — опухшими и налитыми кровью спросонья, после галлона пива.

— Спите, спите друзья! — Рем давил улыбку. — Просто — когда закончим весь этот бардак, — поедем свататься. Я женюсь, точно!

— Ну, поздравляю, — сказал гном и рухнул обратно на тюфяк.

Остальные, утомленные полным забот на благо герцога и ордена днем, тоже по ворчали некоторое время и легли спать, только Скавр, поднялся, сунул ноги в ботфорта и, шаркая, двинул в нужник. Передовой отряд аскеронцев так и квартировал в Гетто, у сородичей Ёррина, так что туалеты, пусть и специфический конструкции, можно было найти внутри здания. Гномские нужники, которые подгорники устраивали даже в своём квартале в Кесарии, по мнению Рема заслуживали отдельного научного исследования, ибо и в городских условиях привыкшие к тесноте и бескормице подземелий кхазады очень бережно относились к любой органике. Но нужники были совсем не тем, о чем сейчас хотелось думать.

Сейчас Аркан думал о плесени. Ну и о любви, конечно.

Когда Цирюльник вернулся, он спросил:

— Это та девушка, из Смарагды?

— Мгм, — утвердительно промычал Рем, дочитывая письмо.

" … а еще я надеюсь, что волосы у тебя уже выросли, они мне всегда нравились. Но и без волос ты всегда будешь самым лучшим в мире. Очень жду твоего письма и тебя всего. Твоя Зайчишка".

Почему-то именно эти слова вселили в душу молодого Аркана уверенность: он все делает правильно.

Это — война за будущее. Будущее для него раньше было абстрактным: торжество ортодоксальной веры, процветание Аскерона, в глобальном плане — безусловный ренессанс Империи. Когда у Децима родились дети — замечательные аркановские разбойники Прим Тиберий и Секунд Тиберий, абстракция постепенно начала обрастать плотью: он сражался за будущее своего рода. За этих двух черноглазых мальчишек, и многих других, которые родятся спустя годы, десятилетия, даст Творец, века. А теперь, с Зайчишкой, он понял — он сражается и за свое будущее, и будущее своей, пока ещё несозданной семьи. И его семья будет жить в чистой, богатой стране, где на улицах не нападают