Эдуард Лимонов - Андрей Балканский

у общества, и его биография задокументирована как им самим, так и множеством других источников. Тут уж что-то придумывать не было никакого смысла, тем более что сами повороты судьбы Эдуарда выглядели круче любого качественного сериала.

Но вернемся в 1980-е. Во Франции Лимонов заводит массу новых знакомств среди политиков, интеллектуалов и разного рода культовых личностей. Так, он знакомится с «королем наемников», бывшим диктатором Коморских островов Бобом Денаром, основателем «Национального фронта» Жаном Мари Ле Пеном, адвокатом Жаком Вержесом, дружившим с красными кхмерами и защищавшим множество удивительных людей — от алжирских террористов из Фронта национального освобождения и того же Карлоса Шакала до бывшего гестаповского палача Клауса Барбье. Здесь он впервые попытается реализовать ту идею, которую потом принесет на российскую почву, — объединение ультралевых и ультраправых, бунтарей и радикалов разного толка против буржуазной системы. Единомышленников он нашел в газете Жана Эдерна Аллье «Идиот Интернасьональ», в которой стал постоянным автором. Впрочем, это вызвало мощнейшее сопротивление среди французского истеблишмента, и до создания какой-то политической структуры дело не дошло. Для Европы, где со времен Великой французской революции правые и левые четко делили места в Конвенте и знали свою нишу, это было невозможно.

Уточняет свои взгляды он в эссе «Исчезновение варваров» (1984) и «Дисциплинарный санаторий. Этюды социальной ментальности обществ» (1989–1991), где, развивая принятую в США и Европе концепцию «СССР = ГУЛАГ», уподобляет западные общества санаториям закрытого типа, своего рода психбольницам с облегченным режимом.

«— Когда я перебрался во Францию, то тотчас же установил связь с ФКП — французской компартией. Я был первым русским, который посетил этот знаменитый бункер на улице Колонель Фабьен и почти сразу стал писать для журнала “Революсьен” — идеологического органа Компартии. Я написал большую разгромную статью о перестройке году, наверное, в 1987-м, и “Юманите” хотела ее опубликовать. Если бы они ее опубликовали, это был бы программный поворот во всей политике компартии. Там в Центральном комитете целый ряд людей решали, обсуждали это, но, когда газета уже практически версталась, испугались.

Тогда же, в 87-м году, я оказался в Будапеште на конференции писателей, еще наши войска были там. Однажды нас возили на экскурсию, Ален Роб-Грийе сидел сзади меня, французы, кого только нет. И вот мы едем, а рядом едет открытый советский “газон” и сидят офицеры, курят. Все шушукаются, испугались, перебежали к этому борту, на них смотрят. Я посмотрел и у меня такая гордость: “Вот мы везде, полмира”. И вскоре после этого ушли советские войска…

— Уместно ли будет сказать, что именно опыт жизни на Западе сформировал вас как антизападного политика?

— Конечно. Это постепенно нарастало, и ни одна деталь уже не была в пользу Запада. Потом, во Франции, я стал читать всякие умные, интересные книги. У нас по сей день в России такие книги не изданы. Я вдруг выясняю, к примеру: 1947 год, свободная французская армия подавляет восстание мальгашей на острове Мадагаскар. По моим тогдашним сведениям, 70 тысяч человек погибло, а сейчас я нашел в одной книге переводной, что якобы до полумиллиона. Это, конечно, такие зловещие противоречия. Никто об этом не знает. Мы знали вот фасады, выкрашенные свежей краской, — как все прекрасно и здорово, а вот таких деталей не знали. Или то, что во вьетнамской войне погибли миллионы людей. Нам никогда не давали эти цифры, а сейчас они появились: четыре миллиона гражданских и миллион сто тысяч вьетконговцев.

— Ну как же вы говорите, что плюсов нет. Вы сами говорите, что советское общество значительно отставало от западного в интеллектуальном развитии, не были прочитаны вовремя нужные книги…

— В СССР как раз не прочли те книги, которые по сути своей были скорее антизападными.

— Но на Западе они свободно циркулировали…

— Это ничего не значит. У нас они тоже свободно циркулируют, и что, у нас есть демократия и свобода? Нет. Это культура, не надо ее путать с политикой. Западное общество, его верхушка трезво и умно считают, что не нужно всю культуру подчинять. Сейчас и в России то же самое.

— Советский паспорт у вас оставался все это время?

— Отобрали при выезде. Люди, которые уезжали, автоматически лишались гражданства. Мы даже платили за отказ от гражданства какую-то сумму, если я не ошибаюсь. Гражданство мне вернули специальным указом Горбачева в октябре, кажется, 1991 года, одним из последних указов. Я не писал заявления, но в одном из интервью сказал, что не понимаю, почему вернули всем, вплоть до Аксенова, а мне нет.

— По поводу Запада вас часто упрекают в неблагодарности, что вы уехали, США вас приняли и вы даже вэлфер[3] получали, Франция вам паспорт дала, а вы теперь клеймите их…

— Никакой благодарности я ни к кому не испытываю, кроме как к своим родителям.

— Вы стали там писателем, начали публиковаться…

— Я мог стать алкоголиком или чернорабочим на всю жизнь, и они были бы счастливы. Я всего добился сам. Все страны, где я находился, — и СССР, и Запад — все желали смешать меня с дерьмом. Желали, чтобы я погиб и ничего от меня не осталось, и сейчас Россия занимается тем же. Я испытываю злорадное удовольствие от того, что я их победил, а они меня так не хотели, два раза отказывали в гражданстве. В США я никогда не просил гражданства, но мне даже грин-кард, по-нашему — статус беженца, которая полагалась через два года проживания, дали через пять, когда я уже жил в Европе и она мне уже на хрен была не нужна.

Два раза мне отказывали во французском гражданстве. Только благодаря поддержке французских интеллектуалов я его получил. Мне оно было не нужно, но поскольку я оказался без документов, надо было что-то делать, иначе меня собирались депортировать.

То есть это все сказки, что кто-то кому-то обязан. А сколько они получили морального кредита, те же страны Запада, куда в те годы ехала русская культура — все эти музыканты, танцоры, писатели. Они получили огромный кредит, поэтому давайте не будем, кто кому чего должен».

Эпизод № 6. Арестовать Горбачева.

Кинокритик Михаил Трофименков как-то заметил, что главное предназначение большого творца — будь то режиссер, писатель или поэт (о чем большинство из них давно забыли) — это создать портрет эпохи.

Портрет советского общества времен распада империи был написан Лимоновым в книге «Иностранец в смутное время», когда в 1989 году он возвратился в СССР после двадцатилетнего перерыва. Это было совсем не то государство, из которого он уезжал. Ключевые слова — грязь и запустение. Грязные