Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

развернута на Кавказе либо направлена на поддержку наступления 6-й армии на Сталинград. Вместо этого она была перемещена с южного театра военных действий на окраины Ленинграда, вследствие чего немецкое наступление было окончательно лишено надежных резервов.

Манштейн, один из лучших гитлеровских генералов, справедливо критиковал подобное решение: «Разве могут быть какие-то оправдания тому, чтобы после крымских успехов 11-й армии снимать ее с южного крыла Восточного фронта и ставить перед ней, несомненно, менее важную задачу – захват Ленинграда? Летом 1942-го Германия искала разрешения своей судьбы на юге Восточного фронта, и здесь никакое количество войск не было лишним. Тем более что и без того, преследуя две цели – захват Сталинграда и Кавказа, – Гитлер должен был вести наступление по двум направлениям».

Манштейн был убежден, что правильной стратегией для его войск было следовать за атакующими формированиями в качестве оперативного резерва. Он делал ударение на следующем доводе: «Здесь никакое количество войск не было лишним». Направлять группу армий «Б» занимать Волго-Донской рубеж было стратегически рискованным, поскольку ее сил не хватало, чтобы без разрывов занять всю линию передовой вдоль Волги, вместо этого ее главный фронт растягивался на сотню километров западнее, вдоль реки Дон. Изгиб этой реки мог быть использован как отправная точка для штурма Сталинграда. В этом случае все по-прежнему сложилось бы хорошо для немецких войск, если бы Сталинград пал быстро, но было очевидно, что немецкие войска будут пребывать в опасном положении длительное время. Таким образом, фашисты сами опускали свои головы в петлю, так потом это изображалось на пропагандистских русских карикатурах, и словно приглашали противника контратаковать их фланги. Правда, от русских требовалось сначала удержать Сталинград. Но в случае их успеха и длительного характера осады города немецкие позиции становились чрезвычайно уязвимыми.

Угрозу можно было снизить с переброской новых и новых немецких войск под Сталинград. Армейские фланги, где были сосредоточены войска союзников – румын, итальянцев и венгров, – были ненадежны. Они выглядели заманчивой целью для врага. И было жизненно важно усилить их мощным немецким резервом.

Наконец, что особенно уязвляло Манштейна, его армия была оснащена тяжелыми осадными орудиями. Поскольку русские укрепили свои позиции в Сталинграде, эти орудия пришлись бы более чем кстати: с их помощью можно было разбить оборону русских в пределах города. Вместо этого орудия были перемещены на север, к Ленинграду.

Суммируя возможные факторы риска для Германии, Манштейн пришел к выводу, что попытка получить контроль над Волгой через взятие Сталинграда могла принести положительный результат только в случае, если бы штурм города был скоротечным и успешным. «Оставлять основные силы группы армий в Сталинграде на долгие недели с незащищенными флангами было кардинальной ошибкой», – писал он. В случае затяжных боев за город основные силы группы армий «Б» неизбежно увязали в уличных боях, оставляя Донской фронт на слабые войска немецких союзников.

Все более чем очевидно в ретроспекции. Однако доверие к Гитлеру в Германии было всеобщим и неограниченным, им было «заражено» все немецкое Высшее командование. К тому же мало кто мог предположить, что у русских остались какие-либо значимые резервы, достаточные, чтобы удерживать Сталинград в течение длительного времени, а потом начать крупное контрнаступление.

Летом 1942-го обе воюющие стороны допустили свои основные стратегические ошибки.

Болезненный опыт русских

Опыт предшествовавших Сталинградской битве боев с немцами был весьма болезненным для русских: противник наступал превосходящими силами, а собственное положение Красной Армии казалось безнадежным. Анатолий Козлов вспоминает свои ощущения той поры: «Остановить немецкую армию было безумно сложно – настолько, как если бы нам приказали остановить ураган. Мы надеялись, что наши союзники откроют второй фронт в 1942-м, и нас охватило отчаяние, когда мы остались с фашистами один на один и ситуация сложилась наихудшим для нас образом. Шло хаотичное массовое отступление, в процессе которого нарушалась даже целостность структуры армий, так что невозможно было найти свою дивизию. Когда немцы достигли Кавказа, большинство из нас совсем потеряло веру в победу».

Гамлет Даллакян вспоминает царившее тогда в Красной Армии всеобщее отчаяние: «Разбитые под Харьковом, мы были вынуждены, истекая кровью, отступать к Дону. Мы думали, что война проиграна и мы уже не сможем противостоять столь сильному врагу. Казалось, что нет никакой возможности остановить продвижение немцев. Они нам дышали в спину все время, пока мы отступали к Дону».

Ситуация стала критической, начиная с боев под Харьковом. Именно там, после того как немцы применили свою классическую тактику окружения, потерпели крах амбиции Тимошенко, которые он лелеял в начале лета. Это поражение и его ужасные последствия подорвали веру даже самых пылких коммунистов. Прасковья Гращенкова, оказавшаяся в составе одной из новосформированных дивизий, рассказывает об этом так: «Отступление от Харькова было самым ужасным моментом в моей жизни. Ситуация складывалась совершенно катастрофическая. Мы пытались победить врага на земле, но он разбивал нас с воздуха, – ее голос начинает дрожать, и она опускает глаза. – Я ощущала полную безнадежность ситуации. Да, я была убежденной коммунисткой, но впервые в жизни я начала молиться, взывая к Господу, чтобы он помог мне. Я старалась вспомнить слова молитв, услышанных от бабушки».

Такое же ощущение безнадежности охватывало многих. Боевые действия летом 1942-го представляли собой неравную схватку между высокопрофессиональной, отлично подготовленной немецкой армией, чей моральный дух был непомерно высок, и деморализованными советскими войсками, брошенными навстречу врагу. Евгений Куропатков, который сражался в одной из новых, наскоро сформированных русских дивизий, говорит об этом так: «Мы отчаянно нуждались в лучшем оснащении и подготовке. Нередко приказы комдива доходили до хвоста дивизии лишь несколько часов спустя. Команды поступали в наши войска, когда их было уже поздно исполнять. Мы делали ошибку за ошибкой».

Михаил Борисов за время отступления от Харькова уцелел единственный из состава пяти артиллерийских расчетов. «Нашими слабыми местами были никуда не годная боевая техника и хроническая нехватка боеприпасов, – рассказывает он. – Мы были прикреплены к совершенно неподходящим для подобных боев 45-миллиметровым батальонным орудиям, которые могли пробить броню вражеских танков только с расстояния, не превышающего сто метров. У нас было мало уверенности в эффективности подобного оружия, которое мы прозвали «Прощай, Родина!». И оно действительно мало помогало в боях, поскольку нам выдавалось всего по два снаряда на день».

Ситуация в небе над полями сражений была не намного лучше. «Как-то раз, когда наша измученная пехота отступала по степи, – вспоминает Борисов, – мы увидели в небе шесть наших «И-16» [одномоторный истребитель Поликарпова]. Эти самолеты были тяжелыми и медленными, в армии их называли «ишаками». Неожиданно возник один немецкий «Мессершмитт». Мы стали