Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020 - Коллектив авторов

ли ты счастлив по жизни? Всё это цветочки —

ибо ничто не сравнится с явлением строчки,

лишь бы явилась, а там хоть трава не расти —

можно на лютне играть иль народы пасти.

Впрочем, пока ты, козёл, упражняешься с лютней,

в граде и мире становится всё бесприютней,

и удальцы, облачённые в шёлк и виссон,

тащат в узилище тех, кто не ими пасом.

Пляшет блудница, не путаясь в юбках и шалях,

пьёт гегемон и апостол скребёт на скрижалях,

правит правитель (да славится имя его!),

но как обычно – никто никому ничего.

Значит ли это, что дело доходит до точки?

Может и так, только жди появления строчки —

в морок и в сумрак, в кромешный распыл и распад.

Если не явится – будешь во всём виноват.

Максим Лавреньтьев

«Есть у меня дубовый кабинет…»

Есть у меня дубовый кабинет

в Останкино – не на ТВ, а в парке.

Я сам такой: и есть, и как бы нет, —

я словно бы хранюсь в секретной папке.

Вся жизнь моя из многих букв и цифр —

читателю занятие не на день.

Ты говоришь, элементарный шифр?

Покамест ключ к нему никем не найден.

Ищи, копай, работай как горняк,

зайди с того, потом с другого бока, —

добудешь ключ, хоть и не в тех корнях,

что дуб мой в парке запустил глубоко.

Он тоже пишет книгу бытия,

но ветрогон листву его листает…

Не торопись, ведь как бы буду я,

когда меня уже давно не станет.

Мария Ватутина

Вот. И вечер длится

1

Кто посуду моет, досадует на прокладку,

Ибо кран свистит, словно он архаичный стилос:

Как ни ставь заплаты, а дело идет к упадку,

То есть тело идет ко дну, то есть жизнь сносилась.

И тогда взывает к небу посудомойка,

Проклиная кран, из которого каплет капля:

Это все за что мне, господи? Мне и только!

Это травля, господи, это такая травля?

И одной бы капли хватило ей, не протечки,

До которой она терпела еще, терпела…

Ты прости ей, боже, эти ее словечки,

Просто кран чинить – не женское это дело.

2

«Отступи от меня», – стучала и я по буквам,

Отрекалась некрепким духом в повторном морге.

Благочинным лайкам счет вела по фейсбукам,

Предъявляла: вот учитывай их при торге.

Я хотела платы за эти мои утраты,

Я хотела благ за мою чистоту и веру.

А когда наступал промежуточный час расплаты,

Показанья снимали, как воду по водомеру.

Незаметная течь, бестолковая речь, упреки,

Суесловье, пустоты жизни, строптивый стилос.

Не смиряюсь, но благодарствую за уроки,

На которых я и кран чинить научилась.

3

 Крепостные речи, спорщики с небосводом,

Со крыльца Василия, рифмой скрепляя фразу,

Выходили и мы на площадь перед народом,

Но народ безмолвен был и невидим глазу.

Посылала наша вера нам испытанья —

Безразличье толпы, что хлеще четвертованья,

Умирали наши ямбы среди аилов,

И белели струпья на детушках-книгах, Иов.

Ничего мы здесь не просили в труде безгрешном,

Разве что молились рифме в углу столешном,

Починяли мир, да не очень-то он чинился.

Вечер длился и длился, как будто из крана лился.

Инна Кабыш

Юрию Ряшенцеву

Если поезд ушёл, надо как-нибудь жить на вокзале —

в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс,

ибо нам небеса это место и век навязали,

как вовек полагалось верхам: не спросивши у нас.

Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки,

разводить не руками, а кур, хризантемы, костры,

и Писанье читать, и держать свою душу в порядке,

и уехать хотеть за троих, то есть как три сестры.

И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону,

и понять, и проклясть, и смириться, и всё расхотеть,

и без зависти белой смотреть на дурёху ворону,

что могла б и в Верону на собственных двух улететь.

И на этом участке планеты дожить до рассвета,

и найти себе место под крышей и солнцем в виду

раскуроченных урн, и дожить до весны и до лета,

и в тетрадку писать, и не тронуться в этом аду.

И стоять на своём, и пустить в это месиво корни,

и врасти, а потом зацвести и налиться плодом,

ибо поезд ушёл в небеса и свистки его горни,

но остался вокзал, на котором написано: «Дом».

Константин Кравцов

Отечество

Отечество нам Царское Село.

Пушкин

Мы не поедем в Царское Село:

Все лицеисты пущены в расход,

Обломки лиры снегом занесло,

Отчалил философский пароход

И растворился в дымке голубой,

Ну, а народ – о чём ты, Бог с тобой.

Изъяты книги из библиотек

И сожжены, и вылинял, поблек

Всяк сущий в нём язык, и вот уж век

России нет. Но гиблые места,

Но мачты лучевидные стропил

Без плотников, церквушка без креста,

В грязи – из веток ивовых настил

И синяя оленья немота

Весны, и то течение светил

Над мерзлотой, над вечной

                           мерзлотой…

И всё пресуществляется в Дары:

Вино и хлеб, и игры детворы.

России нет. Но дискос золотой,

Но Чаша, свет, струящийся в ночи,

Его прямоходящие лучи…

Занявшийся сиянием перегной,

Себя я в этой