Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

С самого начала этого падения меня буквально парализовало, судорожно вцепившись в подлокотники, я почти захлебнулся ставшим в горле комом. С пилотом, вероятно, происходило то же самое, вертолёт крутило самым замысловатым образом почти до самой поверхности озера, где этот чудовищный хоровод прекратился, и пилот чудом выровнял машину у самой поверхности воды.

Несколько секунд полёта до берега в наушниках стояла непрерывная ругань, которой пилот хотел прикрыть свою растерянность. Лететь пришлось, почти касаясь поверхности озера колёсами шасси, и ни каким усилием пилота вертолёт поднять выше не удавалось, не смотря на то, что стрелка оборотов ротора дрожала за красной предельной чертой.

Мы врезались в низкий песчаный берег и, оставив длинную глубокую полосу в береговом песке, остановились.

— Сели… — пилот повертел ко мне покрытое мелким бисером пота удивлённое лицо: — Что б я так жил… Что за чертовщина? — дрожащим от напряжения голосом выругался он. Сняв матерчатый шлем, он с усилием провёл им по лицу, с удивлением уставившись на тёмное пятно пота, проступившее на светлой поверхности шлема.

Только сейчас я почувствовал, что могу шевелиться, судорога, сковавшая все мои мышцы в панцирь, ослабла. Я, казалось, совершенно утратил способность удивляться, или уже был удивлён настолько, что дальнейшее удивление было уже невозможным.

Отстегнув привязные ремни, мы вышли на берег. Невдалеке, прикрывшись оголённым кустарником, стоял заповедный лес, чернея влажными ветвями на фоне пасмурного неба. Я огляделся, отсюда до кордона было километра полтора, обрывистым густо поросшим лозняком берегом.

— Что делать будем? — спросил я настороженно у пилота, он молча обошёл вертолёт, осмотрев его, традиционно ткнул носком в скат шасси, и остановился у входного люка:

— Попробую связаться с диспетчерской.

Несколько минут пытался он выйти на связь, непрерывно вызывая диспетчера, но, казалось, эфир так же взбунтовался, звуки, несущиеся из наушников, были совершенно неправдоподобными. Невозможно ни каким звукосочетанием передать доносящиеся от туда бульканье, кваканье, визг… И в тоже время в их чередовании был завораживающий порядок, ожигающий холодом непостижимого и страшного предчувствия, не верилось в случайность набора всех этих звуков, как сложная симфония, имели они неуловимо сложный лейтмотив, пугающий даже возможностью своего существования.

Пилот в недоумении пожал плечами, отбросил наушники на сидение:

— Что-нибудь понимаете?

Я так же пожал плечами.

— Надо сходить на кордон, там возможно есть телефон. — предложил я, сам в это не веря.

— Бросить аппарат здесь? — недоверчиво огляделся пилот.

— Вы можете остаться, я сам схожу. — вызвался я, тоже оглядываясь.

После шума лопастей, только сейчас до нас начала доходить окружающая тишина, невероятно густая, обволакивающая вязкой тяжёлой смолой, возвращалась она, вспугнутая натужным рёвам вертолётного двигателя, медленно и осторожно ощупывая и поглощая своими невидимыми щупальцами вертолёт… Нас с пилотом… Пугливо отдёргивая свои мягкие вялые щупальца при звуках наших слов, шагов…

Покой вокруг был абсолютный, даже озеро уже лежало идеальным чёрным зеркалом, и лес, как выписанная до мельчайших подробностей картина — полная неподвижность…

Казалось, всё вокруг застыло в напряжённом внимании. Вот тогда и появился во мне страх, ещё слабый он только намекал о себе сухостью во рту, лихорадочной внимательностью, когда взгляд перескакивает с одной детали окружающего мира на другую, в странном поиске источника самого страха, перебирает различные предметы окружающего мира. Страх есть, а повода для него как будто нет, и глаза ищут его причину, в тревожном непонимании…

— Пойду я тогда. — нерешительно произнёс я, стараясь загнать страх куда-то поглубже. Пилот поморщился и полез в салон, достав оттуда огромный пистолет ракетницы, и, переломив его, загнал в ствол патрон ракеты.

— Пожалуй, и я с вами. — сунул он ракетницу в карман меховой куртки. И вдруг, разрывая вязкую тишину, донёсся едва слышимый вой авиационной турбины, от страха у меня мгновенно похолодела спина, я глянул в лицо пилоту, — слышит ли? Он удивлённо прислушивался к нарастающему подвыванию:

— А это, что ещё?

Я попробовал его успокоить, не было смысла вводить его в курс всех обстоятельств:

— Это… Самолёт… Здесь… Недалеко… — буркнул я, запинаясь, не совсем уверено. Пилот досадливо поморщился:

— Какой к чёрту самолёт… Рёв турбины я узнаю в любом шуме. А это..? — он замолчал и, передернув плечами, продолжил: — Так, наверное, должен выть сдыхающий динозавр… И вообще… Не уютно здесь как-то… — он и сам понял, что это не самая удачная из его шуток, а мне даже не захотелось уточнять или высказывать своё мнение об обстановке.

Мы всё ещё стояли у вертолёта, не в силах отойти от него более чем на два шага. Он был своим, из своего, обычного нормального мира, я не в состоянии объяснить чувство уверенности, идущее от него к нам. Казалось невозможно оторваться от этого «осколка» своего мира, в мир на первый взгляд ни чем неотличимый от обычного мира, и в тоже время чем-то настораживающий, маскирующий за привычными образами нечто чуждое нам. Как можно передать странное это ощущение, но всем существом своим я чувствовал его неестественность.

Говорят, если в атмосфере помещения снизить даже на несколько процентов содержание кислорода, то через некоторое время человек почувствует это, чувством охватившей его тревоги, ощущением чужого взгляда в затылок — в общем-то, ощущением непостижимым. Не понимая причины, человек всё-таки почувствует какую-то ненормальность в окружении своём. То же происходило и с нами. Я видел, и пилота мучит тоже, он так же ощущает неестественность в окружающем и так же боится признаться в этом. Мы как бы подыгрывали друг другу, стараясь скрыть свой страх, как будто боялись, что бы нечто ни поняло, что раскрыли мы подмену мира.

Страх парализовал меня, я боялся оглянуться, боялся поднять глаза, оторвать взгляд от такой родной серовато-голубой обшивки вертолёта… Боялся увидать не то…

— Ну так, что же..? — мялся рядом пилот — Может, двинем потихоньку?

— По..- у меня хрипом перехватило горло, и я продолжил дрожащим от страха голосом: — … сидим… перед… до… рогой…

У пилота округлились глаза, он ни чего не сказал, только стал белее снега, но было мне не до его переживаний. Прижавшись к ещё не остывшему борту вертолёта, я уговаривал себя и успокаивал себя, пытаясь взять себя в руки.

— Что происходит? Мне страшно..! — просипел пилот сдавленным шепотом, прижавшись к борту рядом со мной. Но я не отвечал ему, в этот момент, трепеща от страха, я огляделся вокруг.

Всё вокруг казалось таким привычным, и лес, протягивающий тёмные изломанные ветви к невыразительному серому небу, и гибкие плети лозы, застывшие в неподвижности, и чёрная