Сны Бонго - Анастасия Игоревна Строкина

не только огромное старое дерево, но и крохотный замок императора, правившего целую вечность назад. Больше всего в этом замке Фью нравилась высокая башня с флажком на красном шпиле и широкие окна, что смотрели прямо на озеро. Иногда по вечерам Фью так долго вглядывался в них, что ему казалось, будто в пустоте старинных комнат появляется призрак хозяина замка.

Возле замка всегда было много людей. Одинокие и в компаниях, нарядные – в шляпах, с зонтами, с бусами – и такие, как будто вышли на прогулку у дома, надев первое, что попалось, – они шумели, смотрели то на замок, то на уток, кидали им хлеб. Всякий раз Фью боялся, что вот сейчас его утка съест слишком много хлеба, станет тяжёлой, неповоротливой и не сможет взлететь. Тогда ей придётся зимовать на озере, холодить лапки об лёд, искать еду на замёрзшей земле и, конечно, забыть о далёкой тёплой реке, которая уходит в море. Но, по счастью, его утка была медлительной и нерасторопной, и хлеб чаще всего доставался её более шустрым и ловким братьям и сёстрам. «Ну и ладно! Это вовсе не полезно! Это даже вредно!» – успокаивала себя утка, постукивая клювом, и деловито ныряла, поднимая к небу пуховый зад.

Фью любил погружаться под воду вместе с уткой: холодные капли обнимали его, пытались зацепиться, но соскальзывали, и он всегда выныривал на свет сухим.

Как же это здорово! Из воды – и в небо!

С высоты утиного полёта Фью видел озеро, птичий островок на нём, замок с башней и луг, на котором синели незабудки, садик с розовыми кустами, улицу с резными деревянными домами и дальше, дальше – красивый город с птицами и людьми. Летнее солнце согревало его – до самой тонкой, самой невесомой пушинки.

А по вечерам на озере становилось прохладно. В середине июля, прощаясь с белыми ночами, небо обретало нежный синий цвет – уже не светлый, как в июне, но ещё и не обычный, ночной. И на этом синем небе стаи чаек казались белыми лепестками, которые кто-то случайно разбросал среди облаков.

Перед сном его утка по привычке опускала голову в воду, искала что-то вкусное, догадываясь, впрочем, что никакая еда ей уже не попадётся. Но она всё равно причмокивала, жевала пресную ряску, а потом прятала голову под крыло.

Только утиный сон был хрупким. От каждого шороха, от всякого взмаха крыльев и плеска воды утка вздрагивала и оглядывалась: не все ещё спали на озере. Одни птицы с шумом садились на воду, другие – взлетали, птенцы копошились у островка, поросшего высокой травой. Даже глубокой ночью утка спала лишь наполовину: то правый, то левый её глазок чутко следил за всем, что происходит вокруг. Слух её всегда был настороже, крылья, а значит и перья, – всегда наготове.

Но в редкие минуты, когда всё же наступала утиная тишина, Фью казалось, что нет на свете места спокойнее и нежнее, чем Чёрное озеро.

Накинется, бывает, грусть,

Как дикий зверь —

Средь бела дня,

И лапой прижимает —

Хрусь,

И нет счастливого меня.

И я лежу, лежу, и вот

Врастает в землю мой живот,

Я будто бесполезный груз,

И, кажется,

Не поднимусь,

Не разбегусь

Я никогда.

О, грусть!

Но я глаза закрою:

А там, внутри, – такое!

Там радость меня не бросила,

Там бесконечное озеро,

Там камни греют бока,

Там над водой – облака,

От самого солнца до дна —

Утиная тишина.

С пернатыми помолчу.

Взлетаю.

Лечу.

Как ни пытался Фью удержаться за любимую утку, но всё же ему не повезло, и он оторвался и выпал из дружной семьи перьев и пуха.

А может, наоборот, ему повезло?

Только он пока ещё ничего не понял. Снаружи было холодно, и Фью растерялся: он не знал, куда ему теперь лететь.

Ему стало

страшно,

грустно,

одиноко,

зябко,

неуютно,

непонятно.

Фью улетал всё дальше и дальше от шумной стаи.

Но больше всего на свете ему хотелось вернуться на прежнее место – поближе к знакомому стуку утиного сердца. Он даже согласился бы без перерыва на сон слушать споры братьев и вздохи пуха – лишь бы снова оказаться дома. В тепле и спокойствии. Лишь бы снова у него появилась мысль о тёплой реке в далёкой солнечной стране. Ему показалось, что эту мысль у него забрали, вырвали из его нежных пушинок и бросили в ледяную воду.

А всё же ничего не поделаешь: листок, который упал с ветки, снова на ней не вырастет. Так и перо не сможет вернуться в свой тёплый птичий дом, в котором бьётся торопливое сердце.

Фью думал, что он

Больше никогда

Не встретит свою утку,

Не согреется,

Не найдёт дом,

Не подружится,

Не обрадуется,

Не будет мечтать,

Как вдруг

Он увидел

НЕБО.

«Странно, – решил Фью. – Я, кажется, уже давно лечу. И только сейчас понял, что я лечу – по небу. И что оно красивое! Разное».

Я лечу по небу, лечу,

Я не знаю, где запад, а где восток,

То ли солнце садится, то ли восход,

Невесомый маленький самолёт —

Я лечу по небу, лечу.

И плывут облака, облака

Налегке,

Нет печалей у них в голубом далеке —

Только солнечный свет.

Я кричу им: «Привет!»

Я кричу им: «Пока!»

Я лечу по небу, лечу.

И не знаю я,

Что там и кто впереди,

Но сейчас

Ты с земли на меня погляди,

Помаши мне и улыбнись!

Здесь такая красивая высь!

Здесь бело,

И светло,

И пестро,

И простор,

И лечу я по небу —

Простое перо —

Серой утки родное перо.

Фью замер от удивления – перед небом, перед его красками, его неровным дыханием, его бесконечным движением.

– Ты кто? – пропищал рядом с ним голосок.

Перо огляделось и поначалу не поняло, кто это к нему обратился. Но потом всё же увидело что-то маленькое, белое, почти прозрачное, с едва различимым узором внутри.

– Я утиное перо по имени Фью! Выпало и лечу. А ты?

– Снежинка.

Фью никогда прежде не видел снежинок и про снег знал только со слов уток, которые беседовали однажды на рассвете в самом начале июня.

«Лишь бы успеть до первых холодов! – озабоченно сказал селезень, подёргивая завитком на хвосте. – В прошлом году снежинки появились раньше обычного!»

«Мек-мек! – согласилась утка. – Нужно бы вылететь пораньше».

«А вот кряквы с Белого озера остались тут на зиму, слышала?»

«Мек-мек! – подтвердила утка. – И ничем хорошим это для них не кончилось! Лично я больше всего на свете не хотела бы встретиться со снегом! Ни с единой снежинкой! Мек-мек!»

С тех пор Фью побаивался снежинок и представлял их себе злобными существами с острыми клыками. От их укусов, думал Фью, в утках застывает кровь, и они тут же становятся как камни и замертво падают на дно.

– Снежинка? – удивлённо переспросил он.

– Ну да, – смутилась снежинка. – Так мне сказали в облаке, где я родилась.

– И у тебя нет острых клыков?

– Не знаю. Вроде бы нет, – ответила снежинка. – Но, может быть, и есть. Как они выглядят? Я просто совсем, совсем ничего не знаю о мире. Кроме того, что очень хочу увидеть землю. Какая она? Скажи!

Фью задумался.

«Утка моя всё дальше и дальше, – вспомнил он. – Скоро