«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

16 июля. Положение довольно критическое[245]. Встречи с каким угодно противником мы боимся, так как нам угрожает большая опасность приткнуться к японскому берегу. Это будет гибель. Плывем по счислению уже четвертый день, а куда относит нас одно из многочисленных здесь течений не знаем. Вот попали в ловушку: не можем выйти из Тихого океана. Бог даст, отыщем пролив и пройдем благополучно. По счислению мы у Сангарского пролива и ходим взад и вперед в ожидании, когда разъяснит. Что будет – неизвестно.

17 июля. Около 11 часов вошли в Сангарский пролив. При проходе Хакодате, который был закрыт туманом, оттуда вышло несколько неприятельских судов: впереди шел броненосец 3-го класса «Такасаго», за ним какой-то трехмачтовый деревянный корвет, кажется «Конго», а сзади, за небольшим пароходиком или крейсерком, шли 4 миноносца; впереди всей этой сборной армады, ближе к берегу, еще 3 миноносца. Слева провожал нас старый броненосец «Сай-иен», взятый у китайцев. Все эти суда держались на почтительном расстоянии, не подходя ближе 60-ти кабельтовых; желали, очевидно, завести нас под берег, под батареи или на минное заграждение, подходя ближе к нам и делая петли. Мы продолжали идти тем же ходом, не обращая внимания на неприятеля, один раз хотели было открыть огонь, но решили не тратить снарядов. Первую половину ночи все-таки ждали атаки, но ее не было. Итак, наконец, выбрались благополучно из Тихого океана и легли на Владивосток.

19 июля. В 3 часа дня пришли во Владивосток. С 20-го по 28-е усиленно грузились углем. 28-го вечером окончили погрузку, 29-го вымылись, а вечером получили приказание приготовиться к походу.

30 июля. Утром очень рано снялись с бочек и вышли в море. Около 10 часов, выйдя из Амурского залива и отправив обратно сопровождавшие нас миноносцы, адмирал поднял сигнал: «Наша эскадра вышла из Артура, теперь сражается». Тут мы догадались о цели похода: значит, идем в Корейский пролив на соединение с нашей эскадрой.

31 июля. Строим планы, какие лихие походы мы будем делать вместе с крейсерами артурской эскадры. К вечеру все, по обыкновению, собрались на юте, пели, дурачились и смеялись.

1 августа. Памятный день для нашего отряда. Только что рассвело; весь горизонт во мгле и сквозь туман с правой стороны вдали вырисовываются контуры четырех знакомых нам броненосных крейсеров Ками-муры. За ночь, оказывается, мы разошлись с японцами, и они оказались севернее нас, т. е. отрезали нас от Владивостока.

Я обхожу еще раз батарею, люди стоят молодцами, но с напряженными, задумчивыми лицами: видно, приготовились к серьезному делу. И вот медленно поползли андреевские флаги по мачтам, призывая врага на бой. Через мгновение и у неприятеля поднимаются громадных размеров восходящие солнца. Сердце начинает екать: значит, бой решен.

На головном неприятельском крейсере показалось белое облачко, и вскоре донесся тяжелый раскатистый звук выстрела. Вот еще несколько – все недолеты. Вдруг с каким-то странным жужжанием снаряд перелетел через крейсер. Столпившаяся по борту команда расходится по местам, машинная команда лезет вниз, видя, что дело начинается.

Между тем наши большие орудия уже открыли огонь по неприятелю. Постояв несколько минут за кожухом и немного приободрившись, так как, по правде сказать, ощущение испытывал очень жуткое, решил пойти и посмотреть на неприятельские суда. Неприятель недалеко; передают: «50-45-42» кабельтовых; идет параллельным курсом и стреляет не переставая.

Вдруг слышу страшный треск: снаряд ударил в поясную броню у минного катера, у которого я стоял. Куча осколков полетела на верхнюю палубу, но почти одновременно с взрывом я растянулся на палубе. Один за другим снаряды начинают попадать в корпус крейсера, и наша «Россия» каждый раз при этом сильно вздрагивает. Началось нечто ужасное: с кожухов летят вниз на палубу дальномерщики, раненые и убитые, тащат носилки – носильщики падают. Раздается опять ужасный треск. Оборачиваюсь – вижу: дым… люди, бывшие за третьим кожухом, как-то разлетаются в разные стороны, некоторые остаются лежать в неестественных позах; дым рассеивается, беседка с 75 патронами оказывается объятой пламенем. Бежим тушить.

Возвращаюсь на старое место, – мы, между тем повернули и деремся правым бортом, – вижу, там лежит с раскроенной пополам головой матрос. Вот судьба, думаю, ведь минуту назад я стоял на этом самом месте, почему этот осколок попал сюда моментом позднее?

Десятая пушка выведена из строя, двенадцатая, восьмая… Что же это, чем же мы будем отвечать; неужели будем молча подвергаться расстрелу? Иногда мимо проходят офицеры с поручениями. «Что, прорываемся?» – «Нет, не можем, прижимают к японским берегам». Неутешительно.

Грохот наших выстрелов смешивается с разрывами неприятельских снарядов, на палубе лежат убитые и раненые, так как носилок и людей мало. «Передайте старшему артиллерийскому офицеру, – говорит мне, отведя в сторону, М., – что у нас пушки левого борта не действуют». Поднимаюсь на полубак, подхожу к боевой рубке и передаю. Командир слышит и говорит минному офицеру: «Позаботьтесь, чтобы подрывные патроны были разнесены по местам». Невесело, однако.

Держаться, по-видимому, наш крейсер больше не может, а у нас несчастье: мало того, что не смогли прорваться, «Рюрик» потерял способность управляться и вертелся на одном месте; у него руль заклинило на борте; мы же ходили перед ним и прикрывали с «Громобоем» от четырех крейсеров. Да, положение скверное, надо сознаться; с правой стороны стреляют только 3–4 пушки. В команде начинает замечаться какое-то озлобление, дороже бы продать свою жизнь; о победе никто, видимо, не думает уже. Конечно, то же самое и у тебя на душе, но ходишь и делаешь вид, что все идет очень хорошо. Одобрение в такие моменты очень важно.

«На неприятельском корабле пожар! Ура!» – крикнул с полубака Р., заменивший убитого старшего офицера. Команда подхватила это «ура», которое разнеслось по всему крейсеру. Команда и офицеры приняли этот радостный клик за привет нашей артурской эскадре, которая, как нам кажется, придет и выручит нас, тем более что на горизонте показался дым. Все сразу повеселели. Но вот показываются корпуса кораблей, и всех охватывает полнейшее разочарование, подкрепление пришло, но не к нам, а к неприятелю в виде сначала одного, а потом еще двух крейсеров 2-го класса.

«Пожар над полубаком!» В довершение всего от искр загорелись два 8-д. погреба, шахты которых выходили под полубак. Дым и огонь повалили оттуда страшные. Мы вышли на время из строя. Ни на осколки, ни на свист снарядов и гром выстрелов никто