Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

стакан минеральной воды[1649]. (Ворошилов предпочитал водку; после каждой рюмки он отрезал кусочек от бруска сливочного масла и глотал его[1650].) Как правило, диктатор произносил речь в виде тоста, и сейчас он предложил выпить за здоровье рядовых красноармейцев («партийных и непартийных большевиков»). После этого он в сопровождении свиты стал обходить столы, лично приветствуя гостей. Внезапно несколько возбужденных человек подняли его на руки и обнесли вокруг зала, опуская у каждого стола, чтобы он сказал тост. Вездесущая охрана НКВД в парадной форме оказалась беспомощной перед лицом восторга, охватившего зал, и явного удовольствия, проявленного Сталиным[1651].

После того как на подобных мероприятиях диктатор и его свита уходили, столы отодвигали, и функционеры с офицерами в парадной форме приглашали актрис и балерин танцевать[1652]. Перед уходом Сталин мог заглянуть на кухню и поблагодарить поваров — после чего все они, как и его телохранители, водители и киномеханики, пошли бы за ним в огонь и в воду[1653]. Но в первую очередь на этих приемах он стремился подчинить своей воле артистов, многие из которых были беспартийными. Сталин обращался к ним на «вы», среди шума и гама внимательно следил за их выступлениями и приглашал некоторых из них за свой стол выпить, спрашивая у них, не может ли он чего-нибудь сделать для них или для их организаций. Расслабившись и развеселившись, он принимал участие в беседах, которые текли сами собой[1654].

В тот же день, 2 мая, советский посол в Париже подписал договор о взаимопомощи с Францией — первый формальный союз, заключенный СССР. «Правда» объявила это достижение триумфом[1655]. Заключению договора предшествовало почти восемь месяцев переговоров, начавшихся после принятия Советского Союза в Лигу Наций. Статья 2 договора предусматривала «немедленную помощь и содействие» в том случае, если та или другая страна станут жертвой неспровоцированной агрессии, а Совет Лиги Наций не придет на этот счет к единогласному решению, однако требование о «немедленной помощи» лишалось конкретности из-за протокола к договору, в котором по настоянию французской стороны не предусматривалось каких-либо точных сроков для принятия мер до тех пор, пока Совет Лиги не вынес решения[1656]. Подписание договора ошарашило многих советских коммунистов[1657]. Советская печать указывала, что Сталин одобряет военные приготовления французского империализма с целью поддержания вооруженных сил Франции «на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности»[1658]. Французская аудитория была лучше подготовлена — благодаря длительным публичным дискуссиям. Союзная Франции Польша рассердилась, хотя и разделяла с ней ответственность за материализацию этого договора[1659]. Рейхсканцелярия Гитлера ответила на договор взрывом дикой ярости. Отныне фюрер был одержим «большевизацией Франции» и «окружением Германии жидобольшевиками» так же, как Сталин был одержим «антисоветским империалистическим блоком» и «капиталистическим окружением».

«Кадры решают все»

4 мая 1935 года Ворошилов в присутствии Сталина снова председательствовал в Большом кремлевском дворце среди моря парадных мундиров — на этот раз там проходил ежегодный прием для выпускников военных академий. Нарком обороны отдал «приказ», чтобы все наполнили свои бокалы, а затем произнес длинный тост за Сталина, доведя зал, слушавший его стоя, до бурных ликований. Оркестр играл туш. Затем слово взял Молотов. «Вы уже знаете, товарищи, о новом нашем успехе в борьбе за мир, — сказал он. — Вы уже знаете из газет о договоре о взаимной помощи, который заключен между Советским Союзом и одной из виднейших держав Европы — Францией… Подписание советско-французского договора стало возможным, между прочим, потому, что растет и крепнет мощь нашей страны и сила нашей Красной Армии под гениальным руководством нашей партии, товарища Сталина. Этот огромный наш рост стал теперь очевидным и друзьям и тем, кого друзьями назвать нельзя». Затем Молотов со Сталиным подошли к Ворошилову и обменялись поцелуями[1660]. После этого выступил Сталин в ставшем уже привычным для него духе популизма.

«Товарищи, теперь, когда наши успехи велики во всех областях хозяйства и управления, теперь принято говорить много о вождях, о руководителях высшего типа, теперь принято им приписывать эти успехи, — отметил он. — Это неправильно». Советский народ, как заявил он далее, преодолел свою отсталость, что потребовало «больших жертв… больших усилий… и терпения, терпения». Некоторым не хватило выдержки. «Говорят, кто старое помянет, тому глаз вон, но все-таки у человека в памяти остается». Сталин упрекнул тех, кто, как он напомнил, хотел потратить скудные ресурсы на потребительские товары, чтобы завести в страну «побольше всяких мелочей», вместо тракторов, автомобилей, авиации и танков. «Вы помните заявления… что вы, руководители Центрального Комитета, вы идете на авантюру, вы слышали такие речи, да и не только речи… другие угрожали убить кой-кого из нас, хотели поколебать руководство. Ясное дело, люди мы стреляные, не поколебались и не отступили. (Бурные аплодисменты.)»

Далее Сталин ударился в откровенность: «Ясное дело, мы тогда не отступили, мы большевики — люди, так сказать, особого покроя, нас ковал Ленин, а Ленин — это человек, который не знал и не признавал страха, этот человек был нашим учителем, воспитателем, отец наш, это был человек, который, чем больше бесновались враги и чем больше впадали в истерику противники внутри партии, тем больше накалялся и тем стремительнее шел вперед. Мы у него, этого человека, кое-чему научились… [мы] не отступили, а двинулись в наступление и кое-кому бока помяли. Должен признаться, что я тоже приложил к этому руку»[1661].

Он снова вернулся к теме выбора, якобы стоявшего перед страной: либо более комфортабельная жизнь с мелким отсталым сельским хозяйством и отсутствием гарантий безопасности, либо крупные механизированные фермы и великая социалистическая держава. «[Были] жертвы — это верно; кое-кому из нас перепала одна, другая пуля». Страна изжила «голод техники» — сказал Сталин, использовав звучное выражение. «Но у нас теперь другой голод — голод в людях… Если раньше техника решала все, теперь люди решают, потому что у них есть техника… Кадры — самый ценный капитал. Этого у нас теперь не понимают, к сожалению». Он рассказал случай из времен свой туруханской ссылки, как однажды во время весеннего разлива люди отправились вытаскивать из воды громадные сосны, плывущие по Енисею, и один человек пропал, но никто не позаботился его искать. «Если бы пропала корова, стоило бы искать, а человек погиб, это мелочь… Не ценят людей. Людей всегда можно сделать, а кобылу попробуй-ка. (Бурные аплодисменты.)»[1662]

Сталин, страстный садовод, и прежде требовал от функционеров «заботливо и внимательно выращивать [людей], как садовник выращивает облюбованное плодовое дерево»: