Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

В советских верхах началась грызня по вопросу об экономическом плане на следующий год; правительству предстояло принять принципиальное решение об общем объеме инвестиций[1710]. Три года подряд допускался лишь скромный рост капиталовложений, а когда наркоматы пытались бунтовать, непреклонный Молотов — за спиной которого стояли наркомат финансов, госбанк и Сталин, — не отступал, предупреждая об опасности высокой инфляции и перекосов в экономике. 19 июля председатель Госплана Валерий Межлаук, сын латвийского дворянина и немки, предложил в 1936 году сократить капиталовложения на 25 %, до 17,7 миллиарда рублей[1711]. Он объяснял, что такая мера обеспечит профицит бюджета и будет способствовать «повышению реальных заработков и постепенному снижению [розничных] цен».

Участие Сталина в хитросплетениях экономической политики сокращалось по мере того, как он перекладывал это бремя на Молотова и других. Так вышло, что Молотов находился в отпуске, и через два дня после гамбита Межлаука Сталин провел совещание в своем кабинете на Старой площади. К тому моменту предложенная Межлауком сумма капиталовложений уже была увеличена до 19 миллиардов рублей. Сам Межлаук пробыл на совещании всего один час двадцать минут, в том числе пятьдесят минут в присутствии военачальников (Ворошилова, Егорова, Тухачевского)[1712]. В тот же вечер Сталин сообщил Молотову, что он остановился на цифре в 22 миллиарда. «Посмотрим, — писал Сталин. — Есть некоторые вещи, которых нельзя сокращать: НКОбороны: ремонт пути и подвижного состава плюс оплата новых вагонов и паровозов по НКПС [наркомату путей сообщения]; строительство школ — по НКПросу [наркомату просвещения]; переоборудование (техническое) по Легпрому; бумажные и целлюлозные заводы — по Лесу; некоторые, очень нужные, предприятия (уголь, нефть, мартены, станы, вискоза, электростанция, химия) по НКтяжу [наркомату тяжелой промышленности]. Это затрудняет дело»[1713].

Молотов ответил 25 июля, настаивая на сохранении цифры в 22 миллиарда рублей («Это возможно и необходимо»). Межлаук в переписке со Сталиным и Чубарем (заместителем Молотова) признавал, что при сохранении такого уровня инвестиций промышленные наркоматы столкнутся с проблемами, но утверждал, что его не следует превышать «по финансовым причинам». 28 июля Сталин провел заседание Политбюро, пригласив на него около 75 человек[1714]. Собравшиеся приняли на 1936 год план по инвестициям в размере 27,3 миллиарда рублей, постановив, чтобы наркоматы (каким-то образом) сократили свои издержки на строительство с тем, чтобы реальная сумма составила 25,1 миллиарда рублей. Сталин писал Молотову: «22-ух м[иллиа]рдов не хватило и, как видно, не могло хватить». Никто из руководителей экономики не возражал Сталину, и Молотову тоже пришлось смириться («Я бы предпочел сократить объемы капитального строительства»)[1715]. Упорное лоббирование, как обычно, продолжилось и после опубликования указа, и Сталин по-прежнему потакал ему. Окончательный план по инвестициям на 1936 год составлял 32,635 миллиарда рублей, увеличившись по сравнению с 1935 годом не на 25, а почти на 40 %[1716]. Судя по всему, Сталин преисполнился уверенности в экономической системе, которая второй год подряд демонстрировала хорошие показатели, и, несмотря на риск инфляции, желал дать стране и больше пушек, и больше масла[1717].

Антифашистский фронт

Сталин, чувствуя, что у него есть рычаг влияния, отправил Канделаки обратно в Берлин, и 15 июля 1935 года, согласно Шахту, Канделаки сообщил ему, что только что говорил со Сталиным, Молотовым и наркомом внешней торговли Розенгольцем и что чинимые немцами препятствия и махинации с ценами не позволяют СССР полностью воспользоваться выданным кредитом в 200 миллионов марок, однако при этом «выразил надежду на возможность улучшения германо-российских политических отношений. Я ответил, что энергичный обмен товарами станет хорошей отправной точкой для общего улучшения отношений, на чем мы уже сошлись ранее, но что я не в состоянии вступать в политические переговоры»[1718].

25 июля в Доме Союзов открылся много раз откладывавшийся VII конгресс Коминтерна, первый за семь лет, — на него прибыло 513 делегатов (включая 371 с решающим голосом), представлявших 65 коммунистических партий. В Японии только что был арестован последний из местных коммунистов, остававшийся на свободе. Германская компартия уменьшилась до крохотной группы[1719]. Вступительную речь произнес Вильгельм Пик, немец, проживавший в изгнании в СССР, однако главным докладчиком был Димитров, формально объявивший о политическом повороте к созданию «широкого народного антифашистского фронта». Димитров объяснил, что союз с некоммунистическими левыми партиями — временная мера, вызванная особой угрозой. «Фашизм у власти есть, товарищи… открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала, — указал он. — Самая реакционная разновидность фашизма — это фашизм германского типа». Он заявил, что нацизм нагло называет себя социализмом, «не имея ничего общего с социализмом… Это правительственная система политического бандитизма, система провокаций и пыток в отношении рабочего класса и революционных элементов крестьянства, мелкой буржуазии и интеллигенции. Это средневековое варварство и зверство. Это необузданная агрессия в отношении других народов и стран».

Димитров заявил, что «спасение принесет только и только советская власть!», но призвал делегатов учиться «парламентской игре»[1720]. В «Правде» был напечатан снимок Сталина с делегатами конгресса, но Сталин так и не удостоил его своим выступлением[1721]. От Ежова поступали доклады о скрытых шпионах среди иностранных коммунистов, проживавших в СССР, и других политических эмигрантов. (Благодаря нацизму в СССР одних только германоязычных экспатриатов насчитывалось 4600[1722].) 27 июля, в дни работы конгресса, военная коллегия СССР вынесла приговоры тридцати обвиняемым по «Кремлевскому делу»: двое были приговорены к расстрелу, остальные получили от двух до восьми лет трудовых лагерей. Еще восемьдесят человек, тоже проходивших по этому делу, были осуждены особым совещанием НКВД. Льву Каменеву, уже получившему пятилетний срок по делу Кирова, добавили еще десять лет[1723].

Сенсацию произвел Берия. Он отстранил Торошелидзе от руководства своим сталинским проектом и поставил вместо него Ермолая (Эрика) Бедию, наркома просвещения Грузии, который взялся за сочинение труда «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». О годах, проведенных Сталиным в подполье, почти не осталось документов, и потому очевидцев призывали поделиться воспоминаниями; порой они сами писали их, иногда их записывали и перепечатывали аппаратчики Берии. Участники этой работы обычно получали деньги в конвертах («Товарищ Сталин помнит вас и просил меня передать вам это»). Окончательный текст был составлен Всеволодом Меркуловым, главным помощником Берии, и тот зачитал его вслух 21–22 июля 1935 года в присутствии примерно 2 тысяч человек на особом заседании закавказского партийного актива. На протяжении этих пяти часов слушатели то и дело вставали и аплодировали при каждом упоминании «великого Сталина». Полный текст работы был напечатан за подписью Берии в двух номерах