Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

шутку сказав, что они — его «смертельные враги», и потребовал, чтобы они фотографировали не только его, но и «весь народ». Он пригласил сниматься женщину из киоска, торговавшую яблоками, и продавца из буфета. Продавщица никак не покидала киоска, но в конце концов ее удалось уговорить. Затем подъехал пустой рейсовый автобус, Сталин пригласил фотографироваться его водителя и кондуктора[1760].

Осенние маневры

С 12 по 15 сентября 1935 года в Киевском военном округе, которым командовал Иона Якир, прошли маневры Красной армии[1761]. Они завершились молниеносным контрнаступлением при поддержке танков, авиации и артиллерии, направленным и во фронт, и в тыл противнику, представляя собой разновидность «глубокой операции»: для прорыва вражеской обороны использовались скорость и подвижность. Масштабы маневров были ошеломляющими: 65 тысяч человек, 10 тысяч танков, 600 самолетов и 300 орудий, действовавших на территории размерами почти 150 на 120 миль около западной границы[1762]. Танки, объединенные в механизированные корпуса, осуществляли стремительные атаки; кроме того, на этих маневрах впервые в истории с бомбардировщиков ТБ-3 десантировалось 1188 парашютистов. Из-за поломок вышли из строя всего 10 из более чем 4 тысяч различных машин, задействованных на маневрах. «Присутствующие на маневрах французы, чехи и итальянцы, безусловно, по-настоящему почувствовали нашу силу, — хвастливо сообщал Ворошилов в Сочи (16.09). — Наши командиры, приехавшие с французских, чешских и итальянских маневров, докладывают, что разница в нашу пользу, действительно, весьма значительна»[1763].

В «Красной звезде» (18.09) приводилась высокая оценка, которую дал Красной армии генерал Люсьен Луазо, заместитель начальника французского генштаба и глава французской делегации. «Я… видел могучую, серьезную армию весьма высокого качества и в техническом, и в моральном отношении, — сказал Луазо. — В отношении, например, танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте… Парашютный десант большой воинской части, виденный мною под Киевом, я считаю фактом, не имеющим прецедента в мире»[1764]. В секретном докладе для французского генштаба Луазо писал: «Таким образом, у меня сложилось впечатление, что эта армия способна на мощный первый удар, что позволит ей сохранить на восточном фронте серьезные сдерживающие силы в течение такого принципиально важного периода, как начало войны»[1765].

Выводы, сделанные Луазо как очевидцем, были оспорены во французском штабе скептиками, выступавшими против каких-либо военных обязательств в рамках франко-советского союза. Фильмы о маневрах были разосланы в советские посольства, чтобы гордо демонстрировать их иностранным властям. В официальном внутреннем докладе, составленном по итогам маневров, давалась высокая оценка механизированному корпусу и трем танковым батальонам, развивавшим среднюю скорость 15 миль в час и в некоторых случаях преодолевшим 400 миль. Но впоследствии, в своем окончательном отчете, Ворошилов критиковал отдельные танковые силы и высоко оценивал роль немоторизованной пехоты[1766]. Этот тихий поворот кругом отражал представления наркома обороны об угрозах, в этом отношении занимавшего иную позицию, нежели его дальновидные подчиненные, Уборевич и Тухачевский, чье влияние все возрастало.

Нацистской Германии не предлагали прислать делегацию на советские маневры, однако консульство в Киеве направило в Берлин доклад — судя по всему, основанный на сведениях, полученных от осведомителей, — в котором подчеркивалась высокая мобильность Красной армии[1767]. Почти в те же числа, с 10 по 16 сентября 1935 года, нацисты провели партийный съезд в Нюрнберге. Сотни тысяч людей славили восстановление обязательной воинской службы и избавление от версальского диктата. Лени Рифеншталь сняла свой третий за три года документальный фильм «День свободы: наш вермахт», кульминацией которого стал монтаж нацистских флагов и немецких военных самолетов, выстроившихся в небе свастикой под звуки национального гимна с его припевом «Deutschland, Deutschland über alles». Гитлер 17 раз выступил с речами[1768]. 15 сентября Рейхстаг единогласно принял поспешно составленные законы, запрещавшие браки и внебрачное сожительство между евреями и немцами и отказывавшие в праве гражданства всем, кроме носителей немецкой или родственной ей крови[1769]. Гитлер впервые с момента получения должности канцлера открыто высказался по «еврейскому вопросу»; он назвал эти так называемые нюрнбергские законы средством обороны, похвалялся тем, что прибегает к чисто легальным мерам, и предупредил, что если «еврейские элементы» продолжат свою агитацию и провокации, то этот вопрос «будет вынесен на окончательный суд Национал-социалистической партии»[1770]. В качестве мотива и оправдания для этих мер Геббельс ссылался на большевизм[1771].

В те же дни, 15 сентября, Каганович и Молотов писали Сталину о ходивших среди берлинских журналистов слухах, будто бы Германия разорвет дипломатические отношения. «…не делать в нашей печати истерического шума и не поддаваться вообще истерике наших газетчиков, — советовал Сталин. — Нюрнберг есть ответ на конгресс КИ [Коминтерна]. Гитлеровцы не могут не ругаться, если иметь ввиду, что конгресс КИ облил их помоями и смешал с грязью. Пусть критикует их „Правда“ принципиально и политически, но без площадной брани. „Правда“ могла бы сказать, что Нюрнберг подтверждает данную конгрессом КИ квалификацию национал-социализма как самой дикой формы шовинизма, что антисемитизм есть звериная форма шовинизма и человеконенавистничества, что антисемитизм с точки зрения истории культуры есть возврат к каннибализму, что национал-социализм в этом отношении даже не оригинален, ибо он рабски повторяет русских погромщиков времен царя Николая второго и Распутина»[1772].

Расслоение

14-летний Василий Сталин переживал кризис. Он приучился курить. Ему хватало ума, чтобы не притрагиваться к отцовскому портсигару, но из его жалких попыток сосать леденцы, чтобы скрыть табачный запах, ничего не вышло. Учился он все хуже и хуже. Однажды в школе несколько мальчишек совместно избили его. Сталин вызвал учительницу и спросил, не спровоцировал ли эту взбучку сам Василий; учительница ответила, что он дразнил их. «Ну и ладно, — сказал Сталин. — Больше я не буду вас беспокоить»[1773]. После уроков Василий играл в футбол, что стало для него предлогом, чтобы не делать домашние задания (он заявлял, что слишком устает), если верить записке коменданта дачи в Зубалово для Власика (22.09.1935). «Вася чувствует себя взрослым и настойчиво требует исполнения его желаний иногда глупых», — писал комендант[1774]. Сталин дал сыну два месяца на исправление, пригрозив, что возьмет вместо него в семью примерных мальчиков[1775].

Сталину в Сочи переслали письмо 70-летней Феклы Коршуновой, жившей на пенсию своего мужа от торфоразработок «Вождь пролетариата». Она хотела подарить Сталину одну из своих коров, но не была уверена, что он одобрит этот жест. («Вам будет виднее».) В заключение она писала, что раньше ее пенсия составляла 15 рублей 64 копейки в месяц, а сейчас она получает 24 рубля. Сталин ответил