Секретный ингредиент Маргариты - Лия Джей

— изо рта у него шла пена, как у бешеного волка. Такой убьет и даже оправдываться не станет. Неудивительно. У зверей нет совести, и любят они только мясо. Им для Дамира Пина и была. Надеюсь, однажды она это поймет.

Песня близится к концу, и я ухожу в партер. По-кошачьи прогибаю спину, опускаясь на пол. Выполнив пару плавных элементов, делаю кувырок назад. Одну ногу выпрямляю и медленно опускаю ее, растягивая последние аккорды. Музыка затихает, и вместо нее зал заполняют аплодисменты.

Я сделала это! Я показала настоящую себя!

Сердце бешено колотится, разгоняя по телу растворенный в крови восторг. Улыбка все еще держится на моем лице, когда в перерыве для подсчета баллов я выхожу в холл. Королева тут же подлетает ко мне синий молнией — опять в своем развратном топе со стразами. Не осуждаю.

— О! Май! Гад! Каблукова, ну ты даешь! Огонь! Какой-то паренек справа от меня аж рубашку расстегнул. Жаль, что не шта…

— Вика! — бью ее кулаком в плечо, озираясь на проходящих мимо переводчиц. В руках у них плакат с моим именем. Ничего себе!

— Что? Ты правда чертовски сексуально двигаешься! Если бы тут можно было собирать чай, ты бы стала миллиардершей, клянусь!

— Еще успею, — усмехаюсь я, запрыгивая на столик под доской с афишами. — Накоплю в клубе, открою свое издательство. Буду помогать молодым авторам продвигать книги.

— О, давай я напишу какой-нибудь порнороман, а ты его опубликуешь?

Королева опирается рукой на стол и прищуривается. В глазах пляшут чертики, совсем как у Антона. Люцифер и ведьма — подходят друг другу.

— Хорошо, но только если он будет со смыслом. Например, пусть учит тому, как важно разговаривать и слушать, как важно быть искренним с окружающими и самим собой. И что-нибудь про силу любви обязательно, людям это нравится, — я закатываю глаза, чтобы Королева не дай бог не поняла, что я тоже отношусь к их числу.

— Заюш, люди любят жесть, а не этот твой сахарный сироп. Абьюз, детские травмы, семейные разборки… Кстати, об этом. Отец твой.

Вика кивает в сторону дверей, ведущих в зал. Оттуда выходит мужчина в потертых джинсах. Он оглядывается по сторонам так, будто что-то украл и теперь ищет в толпе напарника, чтобы дать ему сигнал и поскорее удрать. Наконец его взгляд останавливается на мне, и он спешным шагом направляется в мою сторону. Покосившись на Вику, отец берет меня за плечо и отводит за угол. От любопытных взглядов нас все равно это не спасает. Мне кажется, только поэтому он не дает мне пощечину.

— Стрипуха, значит? Так ты зарабатываешь на все эти шмотки? — он хватает меня за резинку шорт и тут же брезгливо отдергивает руку. — Я столько сил, столько денег вложил в твое образование, чтобы теперь ты занималась этим? — я вижу, как за воротом рубашки начинает проступать краснота. — Тебе не стыдно?

Я поднимаю голову и, смотря ему в глаза, твердо заявляю:

— Нет.

Отец несколько долгих секунд сверлит меня взглядом. Холодным, уничижительным, чужим.

— Ты не моя дочь. Ты самоуверенная дрянь, готовая раздвигать ноги перед каждым мужиком.

Пару дней назад в модельном агентстве меня назвали примерно так же, только чуть вежливее. Кто-то донес им про мою работу в «Абсенте» — есть подозрение, что это Диана — и руководство приняло решение расторгнуть контракт. Лицемеры чертовы. Значит, светить грудью в кадре можно, а на сцене нет?

Я не расстроилась, скорее разозлилась. Отозвала права на все фотографии и в тот же день продала их в элитный журнал. Мне не рады здесь? Что ж, будут рады в другом месте.

Но с отцом все иначе. Чувствую, как комок обиды подступает к горлу. Я тянулась к этому человеку всю жизнь, но он раз за разом отшвыривал меня, как бездомного котенка. Все, хватит. Я устала валяться у него в ногах. Ненависть, которую я к нему испытываю, почти осязаема. Тонкими иглами она повисает в воздухе, пронзает мои легкие при каждом новом вдохе.

— Такой я тебя растил? — шепот слетает с его губ, а затем они расплываются в обманчивой улыбке.

Думает, так со стороны не будет понятно, что он только что смешал меня с грязью?

— Ты не растил меня, папа. Ты пропадал на работе, запрещал мне жить, бил за ошибки и пытался вылепить из меня идеальную куклу. Сочувствую, не вышло, — мой голос звенит, словно лед в бокале.

Отец качает головой, будто не может поверить в услышанное. Не может поверить в то, что я наконец сказала ему это в лицо.

— Вы с мамашей сговорились, что ли? — щурится он, складывая руки на груди. — Она мне то же самое выдала. Вместе с новостью о разводе. Прикинь, она подала заявление, — глаза сверкают злостью и безумием. Пес, у которого норовят отобрать кость.

Развод? С плеч будто камень сваливается. Не думаю, что такие чувства обычно испытывает ребенок, узнав, что его родители расходятся, но вот она правда. Я искренне счастлива за маму. Надеюсь, она расстанется с этим чудовищем раз и навсегда.

— Все, твоя мамочка тебя бросила! Остаюсь только я, — отец разводит руки в стороны, собираясь меня обнять. — А ты еще и не слушаешься.

Сухие ладони тянутся к моей талии. Мне не было так противно ни когда меня лапали в клубе, ни когда на прошлой недели Георгий Семенович подстерег меня в коворкинге в библиотеке и попытался поцеловать. Я наступила ему на ногу каблуком, а потом от души врезала ниже пояса. Он напомнил мне про работу в «Абсенте» — Мол, что ломаешься? — и про предстоящий зачет. Я красноречиво послала его. Говорят, мат появился еще в XII веке. Думаю, как преподаватель древнерусского Георгий Семенович оценил мой богатый словарный запас.

Отец продолжает тянуться ко мне.

— Прекрати! — я отстраняюсь, врезаясь затылком в стену. Штукатурка с мелкими острыми вкраплениями царапает кожу. — Не говори со мной как с ребенком. Сам сказал, я не твоя дочь. Не твоя правильная Марго!

На нас посматривают студенты, столпившиеся у стенда с афишей, но мне плевать. Продолжение шоу, наслаждайтесь!

— Хочешь ты этого или нет, я не изменюсь. Я такая, ясно? — голос срывается, а из глаз льются злые слезы. — Прими это или иди к черту!

— Ты как с отцом разговариваешь⁈

Он хватает меня