Златая цепь на дубе том - Борис Акунин

Но в девятнадцатом веке эффективно править огромной страной в «армейском режиме» было уже совершенно невозможно. Этот классический «ордынский» принцип мешал нормальному функционированию государственной машины. Если так можно выразиться, система была плохо систематизирована. В ней преобладал не любимый Николаем порядок, а волюнтаризм, от него же самого и исходивший. Если Российская империя и была армией, то очень странной — командующий руководил ею помимо штаба и часто вмешивался в действия мелких подразделений поверх голов непосредственных начальников.

Коррупция, непременный побочный эффект контроля только «сверху», да еще контроля столь бессистемного, приняла в николаевской империи всепроникающий характер. Царь считал это неизбежным злом и однажды сказал цесаревичу: «Во всей России не воруем только мы двое».

Николай пытался (довольно комично) даже ввести «порядок в беспорядок», учредив подобие иерархии и в коррупции. Уголовное уложение 1845 года установило нечто вроде шкалы простительных и непростительных злоупотреблений.

Получение подарков и всякого рода «борзых щенков» классифицировалось как мздоимство, которое, конечно, осуждалось, но строго не каралось. Виновный платил штраф и обычно оставался на своем месте.

Но если ради мзды чиновник злоупотреблял своими должностными обязанностями, это было уже лихоимство, и тут дело пахло арестом.

Еще строже котировалось вымогательство, за что могли лишить чинов с дворянством и посадить в тюрьму на срок до 6 лет.

Вымогательство с отягчающими обстоятельствами (например, в особо крупных размерах или с тяжелыми последствиями) при обвинительном приговоре заканчивалось каторгой.

Снисходительное отношение к «мздоимству» превращало низовую коррупцию в полуразрешенный промысел.

Самым вредоносным недостатком императора было то, что любую проблему он должен был непременно решать сам. В 1826 году, едва взойдя на престол, Николай объявил в одной из своих резолюций: во всех делах империи должно руководствоваться «моей весьма точной волей» и запретил кому-либо действовать «не в указанном мною направлении». То же царь изрекает и двадцать с лишним лет спустя: «Не ясно ли то, что там, где более не повелевают, а позволяют рассуждать вместо повиновения, там дисциплины более не существует… Отсюда происходит беспорядок во мнениях, противоречие с прошедшим, нерешительность насчет настоящего и совершенное незнание и недоумение насчет неизвестного, непонятного и, скажем правду, невозможного будущего». Поскольку в армейской службе главным достоинством считается исполнительность, точное выполнение полученного приказа, Николай превыше всего ценил это качество во всех своих помощниках. Ему принадлежит знаменитая фраза: «Я не имею ни малейшей нужды в гениях, лишь в исполнителях». Гениев вокруг него и не было.

Запрещая подданным «рассуждать», Николай оставлял это право только за самим собой, то есть взваливал на себя ношу, с которой никак не мог справиться. Он все время, каждую осень, совершал поездки по стране, чтобы давать личные указания; обо всем составлял поверхностное, часто неверное представление, за чем обычно следовало безапелляционное изъявление «очень точной воли», которой никто не смел противиться.

Конечно же, находиться на подобных позициях в разгар промышленной революции, научных открытий и социальных сдвигов мог только человек глубоко верующий. Царь никогда не пропускал воскресную службу, пел в церковном хоре, и это было не данью традициям, не демонстрацией. В основе всех действий Николая, по-видимому, лежало мистическое чувство — уверенность в неких особенных отношениях с Господом. Живое воплощение российской государственности — помазанник Божий, самодержец. Он подотчетен лишь Богу, Ему единому и ответит, если в чем-то неправ.

Эта психологическая аномалия, своего рода профессиональное заболевание диктаторов, давала стержень всему характеру Николая, от природы не такому уж сильному. Император усердно и небезуспешно изображал из себя сверхчеловека, ходячую бронзовую статую, испепелял подчиненных грозным «взглядом василиска», но внутренне был еще ранимее и неувереннее, чем вечно рефлексирующий Александр. В раннем детстве Николай был застенчив, впечатлителен, до трусости робок. Пугался грозы, фейерверков, пальбы. Военные учения избавили его от страха перед шумом, но нервность никуда не делась. Грозный самодержец страдал клаустрофобией и высотобоязнью, был чрезвычайно мнителен, подвержен ипохондрии. В 1836 году после дорожного происшествия (выпал из коляски) несколько недель находился во взвинченном состоянии; год спустя, после пожара в Зимнем дворце, стал пугаться дыма и огня.

Нервное расстройство и депрессия вследствие военных поражений Крымской войны стали одной из причин смерти государя. Уныние, упадок душевных сил, ощущение, что Бог отвернулся от Своего избранника, свели Николая в преждевременную могилу. Он слег от обычной простуды и не поднялся. В последние месяцы жизни император был так удручен, что после его кончины поползли слухи о самоубийстве, и многие верили.

Умирая, Николай, до последнего мига солдафон, виновато сказал своему наследнику: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал».

АЛЕКСАНДР II, или ФЛЕГМАТИК У ВЛАСТИ

Первый правитель фотоэпохи.

Обычно реформаторы — люди активные, полные идей. Но самый главный реформатор российской империи представлял собой нечто абсолютно противоположное. По своим личным качествам Александр II вообще мало интересен, однако в историческом смысле это довольно необычный тип правителя-флегматика, который не имел никакой идейной повестки, не придерживался какой-либо системы взглядов, государственными делами занимался без большой охоты, исключительно из чувства долга, — и всё же совершил много выдающихся деяний.

Это был человек, прежде всего увлеченный заботами частными: семейными и любовными; царские обязанности его тяготили. Однако он искренне пытался понять, в чем именно нуждается его страна, и соответствовать запросам времени. А кроме того, Александр был гуманен. Воспитанием цесаревича руководил благонамеренный поэт Василий Жуковский, считавший главной задачей педагогики настраивание «нравственного компаса».

Оказалось, что двух этих факторов достаточно, чтобы произвести в стране если не социально-политическую, то ментальную революцию — а при Александре II произошло именно это: духовная и идейная энергия перетекла от самодержавного государства к Обществу.

Перипетии интимной жизни императора сами по себе тривиальны и не заслуживали бы места в кратком обзоре российской истории, но они дают ключ к характеру Александра Николаевича. Он рано охладел к жене, Марии Гессен-Дармштадтской, на которой женился очень молодым. Со своим «нравственным компасом» на интрижки не разменивался. Долгие годы у него была постоянная связь с Екатериной Долгорукой, родившей ему троих детей. Когда императрица умерла, Александр узаконил отношения с любимой женщиной, вступив с ней в морганатический брак. Для русского царя это был акт, потребовавший изрядного мужества. Почти все августейшее семейство, включая наследника, восприняли этот поступок как афронт, и последние годы жизни Александра были сильно омрачены враждебностью со стороны родственников. Больше всего их возмутило, что царь даже не выдержал положенный срок траура и вдовел всего один месяц. Но в это время (1880 год) на Александра вели охоту террористы, и он хотел