Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова

Могло бы и больше погибнуть, да повезло обозникам, стояли далековато. А могли.

И Марина стала такой, как и должна быть, когда б не сосала она силу чужую.

Только Павел о том не знал, да и не думал. Ему бы в себя прийти, штаны отстирать… не скоро еще опомнятся обозники. И долго думать будут, как рассказать правду.

Ох, страшно.

* * *

В палатах царских тем временем боярышень к государю позвали, а зачем? Не сказали.

Не знала Устинья, что Любава с утра к Борису пришла, попросила его созвать боярышень, сказала, что Федя невест по домам распустить желает, всех. Борис в ответ на слова мачехи только плечами пожал, что ж, так тому и быть. С Устиньей-то он все равно видеться сможет, и в палаты ее провести тайком тоже, а когда оставил Федор свою затею со свадьбой, оно и к лучшему.

И согласился.

Устя бы и растрепой пошла, ей безразлично было, но Аксинья пристала вдруг хуже комарихи надоедливой, а спорить с ней Устя не хотела. Чего сестру лишний раз злить, помириться не успели еще, чтобы опять ссориться!

— Сейчас, Устя, я тебе еще жемчуг в волосы вплету, и вовсе красиво будет.

— Да к чему красота эта?

— Устя, ты что — опозорить нас хочешь? Государь будет, царевич, бояре, кажется, а ты ровно чернавка какая!

Устя только головой покачала. Ради государя она бы нарядилась, а вот ради остальных — неохота ей. И Федор еще… кто знает, что дураку в голову взбрело, как назовет ее невестой сейчас… будем надеяться, что обойдется. Но ежели нет…

Интересно, что будет, когда она прилюдно от такой чести откажется? Федор, наверное, орать начнет, родители в ужасе будут. Боря помочь обещал, сказал, что ее сразу же спрячет, потом вывезет, придумают они вместе, что делать, ежели Федор сам от нее не откажется.

Не откажется он, сам про то сколько раз говорил. Может, и уговорит его Борис, а может, и нет. Устя лишний раз ни на кого не надеялась, сама справляться будет.

Аксинья стягивала волосы Усти, украшала их, лентами и золотыми нитями перевивала, тут и жемчуг сам в руку скользнул. Пальцы чуть дрожали, но в волосы Устиньи она нитку вплетала решительно. Это… так надо!

Устя слишком… слишком задается!

У нее и так все есть, она еще и Михайлу захотела!

ЕЁ Михайлу!

Не бывать такому!

Аксинья совсем уж дурой не была, понимала, что ежели Михайла ТАК в Устинью влюблен, ей с ним вовсе разговаривать не о чем. А он влюблен.

Можно кому угодно врать, себе не получается. Ежели б Михайла так с ней говорил, Аксинья самой счастливой себя б чувствовала. А он… когда он с Устей говорил, у него и голос совсем другим был, и лицо, и глаза… он аж дрожал весь. А с ней…

Просто играл.

Просто врал.

Поделом ему будет, подлецу!

И Устьке поделом! Что она — раньше не знала⁈ Знала, наверняка! Сказать Аксинье не могла? Или Михайле сказать…

Уж могла бы и присушку какую ей дать! Это пусть она отговаривается, что не умеет, а так-то наверняка царевича она присушила! Иначе б Федор на нее никогда не клюнул!

Она же страшная! Аксинья намного красивее! А уж Данилова Марфа так и вообще красотка… была! Может, ее Устька и испортила?

Точно, она, кому еще такое было надобно? Вот Аксинья за Федора замуж выйдет, обязательно ему пожалуется. И Устьку, мерзавку, тогда в монастырь на покаяние!

Навечно!

Или лучше ее при себе оставить? Пусть смотрит и завидует?

И так тоже можно! Аксинья потом подумает, как лучше сделать.

А пока… жемчуг занял свое место в волосах Устиньи, и девушка вышла из комнаты. Аксинья пошла за ней, она сегодня тоже принарядилась, не так, как Устька, конечно, но сарафан алый надела, брови подчернила, щеки нарумянила… сказал бы ей кто, что выглядит она ужасно — век бы не поверила. Но выглядела Аксинья размалеванным клоуном.

Впрочем, это ни на что уже не влияло.

* * *

Вот и Сердоликовая палата.

Не любила ее Устинья, да кто б ее спрашивал? Сказано — прийти, они и пришли послушно. Стоят боярышни, переглядываются. Молчат.

Устя тоже молчит.

Она-то знает, что в той черной жизни с ней было, но в этой — не допустит она такого!

Ежели сейчас Федор ее своей невестой назовет, да не откажет она, празднество начнется.

Потом она будет в палатах царских жить, с Федором видеться, к свадьбе готовиться, а потом… за пару дней до свадьбы Устя просто исчезнет, как не бывало. Выйдет из горницы своей, да и пойдет себе, куда глаза глядят. В потайной ход, потом еще куда… она и сама не знает, покамест.

К Добряне.

А оттуда — куда ветер понесет.

Не может она за Федьку замуж выйти, не готова она такое еще раз повторить. Сколько можно, при Борисе останется… потом уйдет.

А палата вся искрится, камень сердолик и тут, и там вделан, капли крови напоминает.

И царь на троне сидит, и бояре стоят.

А вот и Федор, и матушка его за ним следом… идет важно, в руке ширинку несет, вот уж шаг до него остался, вот уж он руку протягивает…

А в следующий миг оно и случилось. Устя и не поняла сразу, что произошло, просто ударило что-то в затылок, стиснуло, сдавило…

На глазах царя, царевича и всех бояр, Устинья Алексеевна Заболоцкая потеряла сознание.

* * *

Борису происходящее не по душе было.

Сильно не по душе. Когда он Федора с ширинкой расшитой увидел, на троне приподнялся, рявкнуть хотел, да что тут сделаешь⁈ На глазах у бояр всех семью царскую позорить?

Нельзя так делать, внутри семьи любые распри могут быть, а перед чужими стоять они должны вместе, крепко. Не может Борис показать своей неприязни к мачехе, к брату младшему, иначе затравят их бояре. А потом и его затравят, где царевич, там и царь, невелик шажок.

Но и допускать, чтобы Устя, даже и ненадолго, до Красной Горки невестой Федора стала… неправильно это.

Нехорошо.

Борис сам себе покамест не признавался, но… Устя чем-то запала ему в душу.

Вроде бы и о любви они не говорили, и глазами томными на него Устя не смотрела, и не до того ему. Но вот это ощущение,