Опасная граница - Томас Дж. Барфилд

Юань, подозревая здесь установку на избрание правителей, способных претендовать на китайский престол. Китайцы, имевшие склонность внимательно следить за «легитимным» родом, часто заблуждались относительно роли этих номинальных ханов в степной политике, детально фиксируя все их возвышения, правления, убийства и смещения. Монголы, видимо, отчасти сами давали повод для подобных подозрений со стороны Мин, поскольку присваивали своим ханам царские имена на китайский манер. Однако они, вероятно, делали это по традиции, без скрытого умысла — по той же самой причине, по которой продолжали использовать титулы, принятые среди чиновников в империи Юань[297]. Для китайцев, которые рассматривали политику племен как «варварскую» и в принципе недоступную для понимания, внимательное наблюдение за исчезающей династией Юань давало ощущение чего-то упорядоченного посреди растущей анархии в Монголии[298].

Падение северной династии Юань открыло новые возможности для вождей степных племен, не принадлежавших к Чингисидам. В период существования Юаньской империи они были интегрированы в структуру монгольского государства и отвечали за охрану границ Монголии от атак соперничавших ханств. Эта охрана ложилась тяжелым бременем на плечи осуществлявших ее кочевников — бременем, которое исчезло вместе с падением династии. Первоначально юаньский двор и его войска поддерживали в степи твердый политический порядок. Однако без реальной экономической и политической базы этот порядок стал чужеродным трансплантатом, не имевшим шансов на выживание. Сокрушительное поражение в 1388 г. и последовавшая серия династических убийств создали условия для возвышения местных племенных вождей, что было необходимо для основания новой степной империи.

К 1400 г. кочевники разделились на две соперничавшие группы. Район Алтая стал прибежищем западных монголов или ойратов под предводительством Махмуда, а власть в центральных и южных районах Монголии сосредоточилась в руках восточных монголов под предводительством Аруктая. Оба лидера не являлись потомками Чингис-хана, что говорило о появлении новой племенной элиты, хотя верховный титул хана все еще сохранялся за Чингисидами. Первоначально восточные монголы обладали более обширными землями, граничившими с Китаем на юге и ойратами на западе и севере. В степях Маньчжурии имелись три небольших, но стратегически важных степных племени, известных в минских источниках как «три округа» или «Урянхайские округа». Когда власть Юань в степи рухнула, борьба за главенство в этом регионе разгорелась между восточными монголами и ойратами.

После поражения Юань возле озера Буюр-нор все шло к тому, что Мин не будет обращать особого внимания на степь, перейдя к пассивной обороне. Внутренние династические раздоры коренным образом изменили ход событий, и северная граница заняла центральное место во внешней политике Мин. Такое изменение отношения к северной границе произошло в период борьбы за престолонаследие, развернувшейся после смерти императора Хун-у в 1398 г.

Для осуществления контроля над северной границей Хун-у разделил стратегическую территорию в этом районе на уделы, переданные некоторым из его многочисленных сыновей. Эта стратегия преследовала две цели. Поскольку северная граница была очень далеко от Нанкина (столицы Мин), сыновья Хун-у помогали сохранить ее в орбите влияния династии. Кроме того, отсылая своих сыновей в удаленные владения и в то же время удерживая назначенного им наследника в столице, Хун-у стремился сделать менее острой проблему наследования власти и избежать гражданской войны. Потенциальные претенденты на престол были слишком далеко от резиденции императора, чтобы вмешаться в борьбу. Эта политика имела, впрочем, и явные минусы, так как передача каждому из сыновей личного войска и отдельной территории подрывала императорскую власть.

Надежды Хун-у на мирную передачу власти расстроились из-за преждевременной кончины наследника. Однако вместо того чтобы объявить новым наследником одного из своих сыновей, он назначил преемником сына умершего принца. Таким образом, молодой внук должен был унаследовать власть вместо своих дядьев. После смерти Хун-у советники императора-мальчика решили устранить всех крупных вассальных владетелей, способных претендовать на престол, изгнав или убив их. Это, естественно, представляло угрозу и для Чжу-ди — старшего из оставшихся сыновей умершего императора, который был популярным и опытным пограничным военачальником. Он возглавил восстание вверенных ему войск и разгромил плохо управляемые императорские армии, ослабленные проведенной Хун-у чисткой командного состава и изгнанием наиболее талантливых генералов. Эта чистка проводилась, чтобы уменьшить угрозу власти со стороны лиц, не принадлежавших к императорскому роду. Нанкин пал, и находившийся в нем дворец был полностью разрушен. Чжу-ди провозгласил себя императором Юн-ло и перенес столицу в Пекин — свою прежнюю ставку на севере[299].

То, что Пекин был выбран столицей для новой династии, оказало большое влияние на политику Мин в отношении границы. В Пекине размещалась бывшая монгольская столица Даду, а еще ранее — столицы династий Ляо и Цзинь. Для маньчжурской или монгольской династии Пекин имел исключительно благоприятное расположение — на самом севере традиционной территории Китая с исключительно легким доступом к войскам и припасам Маньчжурии или степи. По той же причине у национальной китайской династии подобный выбор вызывал недоумение, поскольку помещал двор в непосредственной близости к оборонительной линии границы и делал его уязвимым для атак из степи и Маньчжурии, а также весьма отдаленным от мест проживания основной массы китайского населения и сельскохозяйственного производства на юге. Пекин являлся конечным пунктом очень длинной и сложной системы распределения материальных благ, в основе которой были промышленные и сельскохозяйственные районы Центрального и Южного Китая. Север же едва мог прокормить собственное население, не говоря уже о дополнительных войсках и правительственных чиновниках, сконцентрированных в столице империи — Пекине. Зерно сюда доставлялось баржами по Великому каналу или кораблями по морскому пути, что обходилось весьма недешево. Такие неудобства в снабжении были приемлемы для монгольской династии Юань, поскольку Пекин имел стратегические преимущества, и именно монголы вложили много средств в дорогостоящую систему каналов, снабжавших север[300].

Национальная династия, имевшая столицу на северной границе (границе, которую Китай не мог отодвинуть даже в лучшие времена), обостряла проблему отношений с монголами до неоправданно высокой степени. Конечно, для двора, базирующегося в Нанкине, вторжение кочевников также представляло собой проблему, но проблему достаточно далекую, которую можно было решить с помощью гибкой политики. Для двора же, расположенного в Пекине, каждая атака кочевников несла в себе непосредственную угрозу безопасности. Выбор Пекина в качестве столицы не учитывал этих долговременных трудностей. Тем не менее имелся ряд соображений в пользу новой столицы. Во-первых, Пекин некогда являлся личным уделом Юн-ло, и он пользовался популярностью в расквартированных там войсках. Во-вторых, императорский дворец в Нанкине был полностью разрушен, что делало этот город гораздо менее привлекательным. В-третьих (и это самое важное), Юн-ло приобрел в Пекине первый опыт борьбы с монгольской угрозой на границе. Как лидер, живущий на севере, он относился к монголам