Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя) - Люй Бувэй

новых белых туфлях и с мечом в черных ножнах на боку. Подойдя, незнакомец грубо обругал его и плюнул в лицо. Тут он очнулся и понял, что это был всего лишь сон. Однако не мог уже уснуть и был весьма опечален. На следующее утро он отправился к своему другу, все ему рассказал и пожаловался: «Смолоду ценил я мужество и, дожив до шестидесяти лет, ни разу ни от кого не потерпел оскорбления. Прошлой же ночью меня опозорили. Буду искать обидчика: найду – хорошо, не найду – останется только умереть». С того дня он стал каждое утро выходить в сопровождении своего друга на перекресток и весь день стоял там в ожидании обидчика. Прошло три дня, но того человека он так и не встретил и, вернувшись домой, покончил счеты с жизнью. Можем ли мы назвать его поведение правильным? Видимо, нет. Тем не менее сердце его не терпело позора, и это нужно бы поставить ему в заслугу.

Глава вторая

Возвышение должного / Гао и

Взгляд княжича на собственное поведение таков: побудительной причиной к действию [может быть только] долг; а способ его исполнения должен содержать искренность в верности необходимости; и даже если люди несведущие назовут это поражением, это действие все же успешно; если же в действии нет искренности, а мотивом к нему не являются необходимость [долг], то, хотя бы несведущие и сочли это действие успешным, оно – поражение. Так что в представлении княжича поражение или победа – не то, что под этим подразумевают люди несведущие.

За должным деянием закономерно следует должная награда, за должным преступлением – должная расплата. Если же награда не по заслуге, хотя бы ее и предлагали, следует отказаться; и если расплата за дело, то, хотя бы и предлагали помилование, не следует делать для себя исключение [из закона]. Если с такой мерой подходить к делам государственным, будет выгода; если ее распространить на властителя, он будет удачлив в делах. Во внутреннем – нужно обращаться к собственному сердцу, и только если оно не противится – действовать.

Конфуций увиделся с циским Цзин-гуном, и тот предложил ему в кормление Линьцю, но Конфуций отказался и не принял [пожалования], а ученикам своим сказал об этом: «Как меня учили, цзюньцзы получает награду за должные заслуги. Я же ныне докладывал Цзин-гуну, но Цзин-гун не стал действовать сообразно моим советам, зато в благодарность за них предложил мне Линьцю. Разумеется, он совсем не понимает меня, Цю!» Он велел ученикам запрягать повозку, откланялся и отбыл. Конфуций – муж в холщовой одежде – служил в Лу в управе прокурором, а между тем и властителю десяти тысяч колесниц было с ним трудно сравниться в поведении, а советникам трех династий – в ясности мышления: поистине он не ошибался в вопросе о том, что принимать и что оставлять!

Мо-цзы отправил своего ученика Гуншан Го в Юэ. Гуншан Го изложил там учение [о должном] Мо-цзы, юэскому вану оно понравилось, и он ему сказал: «Ваш учитель может приезжать к нам в Юэ. Передайте ему, что готов почтить его по этому случаю землями У, по берегу реки Инь, и приписать ему триста шэ[136] в качестве пожалования». Когда Гуншан Го вернулся обратно к Мо-цзы, тот его спросил: «Как на твой взгляд, способен ли юэский ван понять мои слова и принять мои принципы?» Гуншан Го ответил: «Боюсь, что нет». Мо-цзы сказал: «Видимо, не только юэский ван не в состоянии понять меня, но и ты, хоть мне и учеником считаешься, тоже ничего у меня не понял. Если бы юэский ван послушал мои речи и принял мои принципы, то я, Ди, принял бы от него платье по росту и стол по аппетиту, как рядовой гость-бинькэ, отнюдь не претендуя на должность советника-ши. Однако коль скоро юэский ван не понимает моих слов и не принимает моих принципов, то пообещай он мне даже все царство Юэ, я бы его не принял. Потому что принять царство от царя, который не понимает моих слов и не принимает моих принципов, означало бы тем самым продажу самого себя, а если уж продавать себя, то к чему за этим ехать в Юэ, когда это можно сделать и в срединных царствах».

Во всем, что касается человека, необходимо зрело рассуждать. Среди простых мужиков в Цинь часто из-за мелочной выгоды судятся даже старшие братья с младшими, обвиняют друг друга ближайшие родственники. А в этом примере – мог бы получить целое царство, но из-за боязни нанести ущерб собственным принципам отказывается от него – вот уж поистине люди следят за своим поведением! Как далеки они от циньских мужиков!

Чусцы воевали с усцами, войско чусцев было малочисленно, усцев было много. Цзы Нан, чуский полководец, тогда сказал: «Если сразимся с усцами – непременно потерпим поражение. Привести к поражению войско вана, к позору – имя вана, к сокращению – земли – это то, что верный подданный не может стерпеть». Он не сообщил об изменении своего решения вану, а прямо направился обратно в столицу и уже из предместья послал сообщить вану об изменении своего решения: «Прошу разрешения умереть!» Ван сказал на это: «То, что вы, командующий, вернулись, следует считать для нас удачей. А если вы искренни и приносите удачу, к чему же вам, командующий, умирать?» Цзы Нан ответил: «Если считать отступившего без приказа невиновным, то в будущем командующие вана будут под предлогом невозможности выиграть сражение и ссылаясь на мой пример самовольно отступать. В этом случае вышло бы так, что Чу в конечном счете стало бы мишенью для битья всей Поднебесной!» С этими словами он лег на меч и закололся. Ван сказал: «Таков образ действий зрелого мужа и командующего!» И он приказал похоронить его в гробу из тунга трех цуней толщиной, приложив плаху и секиру.

Вся беда властителя в том, что, когда он сохраняется, он не знает, отчего он сохраняется, а когда гибнет, не знает, отчего гибнет: по этой причине он то и дело оказывается между существованием и гибелью. А между тем эти гибель и существование можно предусмотреть! Распространение власти из таких малых столиц, как Вэй или Ци, подчинение им множества царств зависит как раз от этого. Все дело в правильном расчете! Чего только не было на протяжении сорока двух поколений правителей царства Чу – и мятежи Гань Си и Бо Гуна, и предательства полководцев Чжэн Сяна и Чжоу-хоу [из