Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

уровень нынешней нашей скульптуры не сулит ничего хорошего, а просто потому, что в одиноком этом камне таится некая логическая закономерность. В его сиротливой скромности и безыскусности, в самой казенности высоченных газетных слов гораздо больше горести и трагизма, чем в любой группе полуобнаженных непокорных или, как теперь говорят, непокоримых — атлетов со стиснутыми челюстями и сжатыми кулаками[768].

Не только опасения основательные, но и слова — пророческие.

1968-1970. Отказники, или Узники Сиона

Зарываясь в эмпирическую ткань событий, роившихся вокруг Бабьего Яра, — событий, ограниченных, как правило, если не Киевом, то УССР, и глядя, так сказать, себе под ноги, легко упустить значимые, но не на поверхности лежащие явления и факторы, действовавшие далеко и издалека, но оказавшие, быть может, колоссальное влияние и на то, что у тебя под ногами.

В контексте коммеморации Бабьего Яра укажу на три таких события.

Первое — это присуждение Нобелевской премии по литературе в 1966 году поэтессе Нелли Закс (1891, Берлин — 1970, Стокгольм) и Шмуэлю Йосефу Агнону (1888, Бучач в Галиции — 1970, Иерусалим). В том, что Шведская академия не прислушалась к рекомендации Нобелевского комитета, выдвинувшего японского писателя Ясунари Кавабату, а предпочла двух еврейских писателей, отразились не только симпатия к Закс как к «землячке» (в 1940 году Закс удалось эмигрировать в Швецию), к тому же еще и юбилярше (день вручения премии совпал с ее 75-летием)[769], и не только учет того, что для Агнона это было уже не первое выдвижение, но и желание наконец-то откликнуться на Холокост и, в частности, на Бабий Яр: заседания Нобелевского комитета и газетное эхо трудного памятования 25-летия расстрела в киевском овраге совпали по времени и наложились друг на друга.

Второе — и, наверное, самое главное событие — это Шестидневная война (5-10 июня 1967 года), в которой Израиль буквально раздавил в военном отношении коалицию пяти арабских стран — Египта, Сирии, Иордании, Ирака и Алжира. Перед войной президент Египта Абдель Насер неустанно заводил себя и партнеров призывами атаковать Израиль и «сбросить евреев в море».

А. Шукейри, тогдашний председатель Организации освобождения Палестины, милостиво обещал, что уцелевшим евреям, конечно же, помогут возвратиться в страны их рождения. И, продолжая так рассуждать вслух, добавлял: «Но мне кажется, что никто не уцелеет».

Но — победили, но — уцелели! 10 июня 1967 года СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем. Для советских евреев все это имело самые непосредственные последствия: во-первых, усиление государством дискриминационного давления на них и, во-вторых, мощный всплеск национального самосознания, проявившийся в усилении движения за право уехать в Израиль.

Третье событие — вторжение в Чехословакию 23 августа 1968 года. Оно не имело прямой еврейской коннотации, но послужило усилителем эмиграционных настроений в стране, перекинувшись из еврейского социума на более широкие круги. Это примерно тогда возникла присказка о еврее как средстве передвижения.

Важным маркером протеста против чехословацких событий стало стихотворение Евтушенко «Танки идут по Праге...»:

Танки идут по Праге

в закатной крови рассвета.

Танки идут по правде,

которая не газета.

Танки идут по соблазнам

жить не во власти штампов.

Танки идут по солдатам,

сидящим внутри этих танков...

А у евтушенковского «Бабьего Яра» вдруг обнаружилось одно неожиданное следствие-свойство. Многим советским евреям, особенно молодым и непуганым, он всерьез помог освободиться от личного когнитивного диссонанса между декларируемым в СССР интернационализмом и реальным антисемитизмом. Стихи освобождали от диссонанса, показывали выход из этого замкнутого круга конформизма и униженности: протри глаза, говори правду!

Подспудное, молчаливое несогласие с государственным антисемитизмом конвертировалось в протест против государства, а протест — в пробуждение национального чувства, ищущего себе выход и увидившего его в эмиграции. И даже несмотря на свое эстетическое неприятие поэмы Евтушенко, тот же Диамант признавался:

...Я по сей день обязан Евтушенко и тем его киевским стихам — он разбудил во мне понимание, что ответственность за все, что происходит со мной и вокруг меня, — с Бабьим Яром, с еврейским народом, с моим еврейством и со всем, что так или иначе связано с этими вещами, — ответственность за это теперь на мне. Не кто-то там за все в ответе, а именно я, я — может быть, последний еврей на земле, кого эти вещи еще волнуют[770].

Пуганых и пожилых евреев доставало другое — «обрезание» синагоги и постановка религиозной жизни под постепенно ужесточающийся контроль Совета по делам религиозных культов. Это самое «обрезание» и было сутью политики этого Совета:

В 1960 г. еврейские религиозные организации СССР, по рекомендации Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР, выступили с обращениями: «К верующим евреям всего мира» (о прекращении испытаний ядерного оружия) и «К евреям всех стран» (о полном и всеобщем разоружении).

Партийные и советские органы УССР в начале 60-х гг. широко развернули «атеистическую работу» среди верующих евреев, вследствие чего был искусственно инициирован процесс затухания деятельности иудейских религиозных общин. В 1959 г. в Украине действовала 41 иудейская община, а по состоянию на 10 ноября 1962 г. 15, причем только 13 из них имели молитвенные помещения (синагоги). За несколько лет прекратили свою деятельность 28 синагог из 41, состоявших на регистрации в 1959 г. Иными словами, иудейская религиозная сеть в Украине за 1959-1962 гг. сократилась на 70%. На Буковине осталась всего одна действующая синагога (в 1945 г. их было 25), на Львовщине ни одной. Предполагалось, что опыт Львова должны использовать партийные и советские органы Киева и Одессы.

К Судному дню 1962 г. от К. Полонника[771] поступило указание областным уполномоченным принять меры к тому, чтобы руководители иудейских религиозных общин не оказывали никаких почестей единоверцам иностранного происхождения, отказывались от предлагаемых иностранцами подачек, а также к тому, чтобы праздничные богослужения проходили без «особой пышности», поэтому не следует радиофицировать их, приглашать на них квалифицированных певцов-канторов и раввинов из других городов.

К. Полонник считал, что, поскольку его рекомендации безусловны для исполнения руководителями религиозных общин, это должно отрицательно сказаться на посещаемости синагог в дни осенних праздников. Однако действительность внесла свои коррективы. Ситуация вокруг киевской синагоги неожиданно вышла из-под контроля. На Судный день 1962 г., во время визита израильского посла Гекоа, из толпы, собравшейся у синагоги на улице, послышались возгласы о том, что советская власть не дает евреям свободы, ущемляет их права на труд и образование. Собравшиеся стали требовать, чтобы дипломатические представители Израиля активно защищали права евреев.

Это демонстративное проявление недовольства действиями властей сопровождалось