Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

Мы построили его на звучании симфонии Шостаковича, которую великий композитор положил на слова известного стихотворения Евгения Евтушенко. Надо ли снова напоминать, что мы были пионерами? Ведь до нас никто в советском документальном кино тему Бабьего Яра не поднимал![761]

Что касается М. Клаузнер, совершившей в 1960-е годы несколько путешествий в СССР, то ее имя в окончательных титрах никак не фигурирует. Правда, она лично несколько раз появляется в кадре в эпизодах, показывающих митинг в Бабьем Яру 24 сентября. Как бы то ни было, экземпляр этого фильма по праву оказался в архиве «Herzliya Studios» — основанной Клаузнер Израильской студии, расположенной в Герцлии в Израиле[762].

...Вернемся на митинг 29 сентября 1966 года — уже не стихийный и весьма многолюдный. Это был еще и всплеск кампании против плана властей построить на костях расстрелянных спортивный комплекс. Работы уже было начались, но благодаря Некрасову, напечатавшему в центральной прессе резкую протестную статью, были приостановлены.

Сюда, помимо Некрасова, пришли и украинские диссиденты — Иван Дзюба (1931-2022), Борис Антоненко-Давидович (1899-1984) и Евгений Сверстюк (1928-2014). Митинг вскоре распался на спонтанные группки и площадки, где к собравшимся обратились — практически одновременно — несколько разных ораторов. Их было как минимум пятеро —Проничева, Некрасов, Антоненко-Давидович, Дзюба и архитектор Белоцерковский. Не было ни сцен, ни микрофонов, слова неслись буквально из толпы и в толпу, так что лучше уж уточнить: не ораторов, а говоривших.

Дзюба, работавший тогда над статьей «Интернационализм или русификация?», произнес примерно следующее:

Я хочу обратиться к вам — как своим братьям по человечеству. Я хочу обратиться к вам, евреям, как украинец — как член украинской нации, к которой я с гордостью принадлежу.

Бабий Яр — это трагедия всего человечества, но свершилась она на украинской земле. И потому украинец не имеет права забывать о ней, так же как и еврей. Бабий Яр — это наша общая трагедия, трагедия прежде всего еврейского и украинского народов. Эту трагедию принес нашим народам фашизм.

...Во времена Сталина были откровенные, очевидные попытки сыграть на взаимных предубеждениях части украинцев и части евреев, попытки под видом еврейского буржуазного национализма, сионизма и т.д. — обрубать еврейскую национальную культуру, а под видом украинского буржуазного национализма — украинскую национальную культуру. Эти хитро обдуманные кампании принесли немало вреда обоим народам и не способствовали их сближению, они только прибавили еще одно горькое воспоминание в тяжелую историю обоих народов и в сложную историю их взаимоотношений.

Как украинцу мне стыдно, что и среди моей нации — как и среди других наций — есть антисемитизм, есть те позорные, недостойные человека явления, что называются антисемитизмом. Мы, украинцы, должны в своей среде бороться с любыми проявлениями антисемитизма или неуважения к еврею, непонимания еврейской проблемы.

Вы, евреи, должны в своей среде бороться с теми, кто не уважает украинца, украинскую культуру, украинский язык, кто несправедливо видит в каждом украинце скрытого антисемита...

Путь к истинному, а не фальшивому братству — не в самопопирании, а в самопознании. Не отрекаться от себя и приспосабливаться к другим, а быть собою и других уважать. Евреи имеют право быть евреями, украинцы имеют право быть украинцами в полном и глубоком, а не только формальном значении этих слов. Пусть евреи знают еврейскую историю, еврейскую культуру, язык и гордятся ими. Пусть украинцы знают украинскую историю, культуру, язык и гордятся ими. Пусть они знают историю и культуру друг друга, историю и культуру других народов, умеют ценить себя и других — как своих собратьев...

Это наш долг перед миллионами жертв деспотизма, это наш долг перед лучшими людьми украинского и еврейского народов, призывавших к взаимопониманию и дружбе, это наш долг перед украинской землей, на которой нам жить вместе, это наш долг перед человечеством.

Таким образом здесь, на митинге в Бабьем Яру — первом, в котором, наряду с еврейскими национальными активистами-отказниками, приняли участие и украинские диссиденты-националисты, после чего состоялось примечательное сближение одних с другими:

Начиная с 1966 г., со времени первого митинга в Бабьем Яру, где открыто, в полный голос представители украинской интеллигенции заявили об антисемитизме и равнодушии государства к потребностям евреев, проблема Бабьего Яра приобрела новое измерение. Группа, от которой требовалось молчание или согласие с властями, устами активистов движения за право на эмиграцию стала выражать свои требования, в том числе — на создание мемориала[763].

Йоханан Петровский-Штерн, специально изучавший этот сюжет, в том числе и в опоре на следственные дела разных активистов из архивов бывшего КГБ, — интерпретирует это даже как достижение взаимоуважительного консенсуса национально ориентированных украинцев и евреев[764].

Возможно, на уровне интеллектуальных лидеров тех и других так оно и было, но в целом применительно к «национально ориентированным украинцам», это, увы, сильнейшее преувеличение. Взаимопонимание и даже приязнь группы мыслящих интеллигентных людей разных национальностей друг к другу естественны, но искомым единством еще не являются. Непросто говорить о «консенсусе», при котором украинские вандалы без устали и с неистовством громили еврейские могилы. Ментально ведь дистанция между еврейским погромом ad hoc и разгромом еврейского кладбища невелика: разве разгром не сублимация погрома?

Между тем власть, как ни странно, прислушалась к митингующим 1966 года. 19 октября 1966 года было принято совместное решение Киевского горкома КПУ и горисполкома «Об установлении памятных закладных камней на территории Бабьего Яра и в сквере на Привокзальной площади в Дарнице»[765].

И уже в начале ноября, если не в конце октября, в яру появился закладной камень из гниванского гранита, и на нем надпись:

Здесь будет построен памятник советским людям — жертвам злодеяний фашизма во время временной оккупации г. Киева в 1941-1943 годах[766].

На самом камне — текстурно — «две скрещенные линии, предопределенные структурой камня, как бы символически перечеркивают эту надпись, как бы ниспровергают смысл написанного»[767].

С появлением камня само собой определилось место будущих сбора и встреч: «У камня»! Многие настолько привыкли к этой плите с перечеркнутой трещиной текстом, что стали воспринимать ее как сам памятник.

А вот как смотрел на камень Виктор Некрасов.

...но есть камень. Кусок полированного гранита не больше комнатного серванта, и на нем надпись, обещающая в будущем памятник. «Тут буде споруджено...»

Что «буде споруджено», сооружен памятник, особой уверенности нет — за тридцать лет не нашлось ни времени, ни средств... А может быть, это и лучший из выходов. И не потому даже, что