Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

и аллегории, фигуры протестующих женщин, полуголых мускулистых мужчин, вполне реалистичные и более условные... Я увидел лестницы, стилобаты, мозаики, знамена, колючую проволоку, отпечатки ног... Увидел много талантливого, сделанного сердцем и душой. Это, пожалуй, один из интереснейших конкурсов, которые я видел, и мне вдруг стало ясно: места наибольших трагедий не требуют слов. Дословная символика бледнеет перед самими событиями, аллегория бессильна[726].

Общественной — не государственной! — экспертизой лучшим был признан первый из трех проектов Ады Федоровны Рыбачук (1931-2010) и Владимира Владимировича Мельниченко (р. 1932) «Каменный венец мучений» (архитекторы А. Милецкий и М. Будиловский)[727].

Вот как его описывает искусствовед и философ Карл Кантор:

...Когда два молодых тогда живописца, скульптора и архитектора Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко представили на конкурс в 1965 году свой проект памятника Бабьему Яру, я сказал себе — такой нужен. И, возможно, только такой. И только для Бабьего Яра...

Воздвигая высокую стену из могучих каменных блоков, окружающую, обнимающую, охраняющую место погребения расстрелянных, скульпторы как бы возрождают замытый овраг. Вот он снова перед нами — исчезнувший было Бабий Яр. Спускаясь по широким ступеням к Урне с «прахом» убитых, ты не просто созерцаешь со стороны некий монумент, но как бы сам повторяешь путь тех, кто некогда был сброшен на дно оврага. А камни-блоки стены, вдоль которой идешь, вдруг словно бы оживают. Это ведь та самая череда покорно идущих на гибель евреев. И ты идешь вместе с ними...

Камни, из которых составлена стена, движутся сначала в мерном ритме; потом шаг сбивается, ритм рвется; камни начинают раскалываться, крошиться, оседать. Это падают расстрелянные, подкошенные пулями люди[728]. Камни давят на душу; почти физически ощущаешь впившиеся в тело, в голову острые углы камней. Вспоминаешь терновый венец Христа, ибо эта стена — подобие каменному венцу вокруг чела избранного на страдания народа. Еще не видя тогда надгробных камней еврейских кладбищ, Ада и Владимир «угадали» их в своем проекте[729].

Что-то близкое испытывал, видимо, и Исаак Трахтенберг:

В проекте Ады и Володи камни стены как бы начинают распадаться и крошиться, что ассоциируется с падением расстреливаемых героев... К сожалению, проект так и не был воплощен в жизнь. И никто не прочтет те горестные и трогательные слова, которыми Ада и Володя хотели сопроводить памятник. В книге они четко выступают на густом черном фоне, где белые буквы складываются в прощальные слова:

«Вам, павшим не на поле боя и не с оружием в руках, лишенным возможности защищать и защищаться, вам, погибшим безвинно и бессмысленно, нашим братьям и сестрам, матерям и отцам, друзьям детства, вам, которых мы не встретили, вашим жизням — вашей жизни этот памятник поставили живые — вашим мыслям, вашим талантам и способностям, ненаписанным книгам, несыгранным для нас симфониям, несделанным для нас открытиям, вашей любви и вашим надеждам, трудам ваших рук, которые мы не успели пожать».

И в этих словах присутствует глубочайшая человечность, гражданственность и почитание памяти ушедших...[730]

По инициативе Януша Качмарского, председателя Варшавского отделения Союза художников Польши, этот проект экспонировался в Варшаве, в Доме художника, в декабре — январе 1967-1968 годов. На открытии выставки известный польский актер Войцех Семен прочел «Бабий Яр» Евтушенко.

Другим фаворитом публики был проект архитектора Иосифа Юльевича Каракиса (1902-1988) в сотрудничестве с художником Зиновием Толмачевым, скульпторами Евгением Жовнировским и Яковом Самойловичем Раж-бой (1904-1986):

Проект И. Каракиса представлял собой семь символических оврагов Бабьего Яра. Между ними перекинуты мостки (сохранившаяся часть Бабьего Яра превращается в заповедное место, куда не должна ступать нога человека), дно яра покрыто красными цветами (маками) и камнями — как напоминание о пролитом здесь море крови советских граждан. Центральную часть памятника-мемориала он предлагал в 3-х вариантах. Статуя скорби о погибших, в которой незаживающими ранами врезаны изображения героизма, страданий и гибели — это первый вариант. Второй — бетонный памятник — стена, пробитая силуэтом человека, вдоль правой стороны пандуса на бетонной подпорной стене размещены мозаичные панно из естественных гранитов на тему Бабьего Яра. Третий — группа каменеющих человеческих тел в виде расколотого дерева с двухярусным мемориалом внутри, где главенствующая роль была предоставлена фрескам Зиновия Толкачева[731]. С левой стороны от входа за оврагом — мемориальный музей, частично врытый в землю[732].

Согласно объяснению Жовнировского, приближаясь, посетители издали видели облик скорбящей Матери. Чем ближе, тем явственней проступали в камне статуи рельефы: сцены расстрела на дне Яра. Пандус уходил вниз, под уровень Яра. Небольшие по высоте, широкие ступени словно бы сами по себе замедляли шаг. Человек как бы уходил в Яр. Это создавало то траурное состояние, в котором находился каждый в этом страшном месте[733].

...Основной мыслью было осознание того, что Бабий Яр — это огромная братская могила, по которой нельзя даже ходить. Следовательно, к скульптуре, которая представлялась авторам высотой в 15-20 метров, должна вести навесная бетонная дорога-пандус, в которую вдавлены следы от колючей проволоки. В конце дорога вздымается вверх как от взрыва — символ страшного пути, ведущего в никуда[734].

Впрочем, интересными были и другие проекты, например собственный проект Авы (Авраама Моисеевича) Милецкого (1918-2004). Это комплекс, начинающийся гранитным блоком с надписью «Бабий Яр» на нескольких языках и заканчивающийся подпорной стеной с семью художественно оформленными оврагами-кручами. В одном из них лежал гриф скрипки, в другом — мячик, в третьем — разбитая коляска, зонтик и т.д.[735]

Некрасов сетовал, что из-за разительного расхождения между регламентом конкурса и миссией памятника многие съехали на боковую дорожку и топчутся вокруг героических внешне лозунгов типа «Не забудем, не простим!» и «Это не должно повториться!». В то же время он понимал, что власть, решаясь поставить свой памятник, поставит на самый плохой или никакой, т. е. новый, внеконкурсный. Лазарь Лазарев зафиксировал такой разговор с ним об этом на выставке:

«А как ты думаешь, какой памятник поставят?» Я указал на какой-то маловыразительный, вполне традиционный памятник — из тех, что как две капли воды похожи на многие другие, уже установленные: «Наверное, что-нибудь в таком роде. Привычно». — «Наивняк, — воскликнул Некрасов, — какой наивняк! Это было бы ничего. Поставят самый бездарный — из тех, кто даже не попали на эту выставку, не пропустила конкурсная комиссия»[736].

И как в воду глядел! Конкурс как таковой окончился ничем. Вывод властей: да, проекты интересны, но во всех — перебор трагедийности и недобор прописанной героической борьбы советского народа против оккупантов.