Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко

М. Н. Лонгинов, как он сам о себе говорит, писатель не для дам. Он прямой наследник Баркова и держится его мировоззрения, отличаясь от него только удесятеренной распущенностью и с присоединением к последнему кощунства. И из этой-то помойной ямы умственного разврата вытащили это нечистое животное, чтоб сделать его начальником по Делам печати, то есть охранителем умственной чистоты и нравственности русского народа. Впрочем, почему же и нет? Ведь это никого в нашем обществе не удивляет и не оскорбляет.

Вот уж тут не знаешь, что такое, недозрелы ли мы, как сказал некогда Ламанский, или перезрели, как яблоко, готовое упасть и сгнить.

23 января 1873 года, вторник

Вечер у графини А. Д. Блудовой. Тут собралось несколько дам, все графини или княгини и княжны. Была также моя старая приятельница и ученица (из Екатерининского института) А. А. Воейкова, умная, бойкая, добрая, хотя и старая девица. Я большую часть вечера проговорил с княгиней

Трубецкой, муж которой был губернатором в Воронеже. Она показалась мне очень умной и приятною женщиною. Муж ее и она были дружны с Далем. Этот умный даровитый Даль в последнее время сильно пристрастился к спиритизму, вертел столы и особенно высоко ценил Сведенборга. Немного побеседовал с Посьетом и с бароном Бюлером, старым моим сослуживцем по Главному управлению цензуры и теперь назначенным на место умершего князя М. А. Оболенского — бывшего в числе друзей моей юности — начальником Московского государственного архива.

24 января 1873 года, среда

Настоящее время у нас — время колебаний и тревог, среди которых чрезвычайно трудно честному человеку найти для себя точку опоры. С одной стороны, стремления, возбуждаемые реформами, слишком рьяно рвутся вперед, захватывая больше, чем сколько нужно и возможно по настоящему состоянию вещей и умов, наследованному от прошедшего. С другой — власть старается удержать в пределах эти стремления и положить преграду пылким желаниям и видам. И там и здесь есть свои значительные доли справедливости. Там жизнь, здесь рассудок. Но дело в том, что общественность наша, незрелая и шаткая, нуждается в руководстве сильных умов, в характерах столько же благородных, сколько и просвещенных, — а где их взять? К сожалению, в административных сферах чувствуется в них такой же недостаток, как и в общественных. По крайней мере, они не настолько себя заявили, чтобы можно было питать к ним доверие, которое бы честных людей расположило действовать с ними заодно. И вот это-то составляет беду нашего времени.

Нелепы и пагубны также демократические тенденции некоторых недозрелых умов, которые готовы взывать к народному движению и запутать народ в сети своих утопических идей. Они забывают, что народ наш, при своей полудикости, способен производить Пугачевых и Разиных, а не граждан, которые были бы в состоянии участвовать в решении высших общественных задач. Ему нужны еще воспитание и опека — разумеется, и то и другое, честно и разумно направленные.

29 января 1873 года, понедельник

Национальное собрание во Франции состоит из посредственностей или людей нечестных. Одни, как быки, бодают республику Тьера, другие лягают ее. Но те и другие топчутся на одном месте, не двигаясь по пути, который один может привести Францию к возрождению. Вся политика Тьера заключается в том, чтобы разными маневрами загнать их в такую трущобу или нору, из которой, чтобы не задохнуться, они должны выйти и невольно дать ему требуемое большинство.

1 февраля 1873 года, четверг

Только и разговоров, что о ссоре московского городского головы, Ланина, с тамошним губернатором, Дурново. Ланин сделал визит губернатору и, не застав его дома, оставил у него карточку. Потом Ланин не явился на другой или третий день к нему вместе с разными служащими лицами, а приехал после один и во фраке. За это, то есть за визитную карточку и за фрак, губернатор сделал строгое внушение городскому голове, видя в нем не больше, как своего подчиненного. Вследствие этого Ланин подал в отставку. Общее мнение обвиняет губернатора, который забыл, что Ланин — представитель целого города, получившего недавно новый устав и с ним значительную долю автономии и независимости от местных административных властей. Достается и Ланину, за то, что он не обнаружил достаточно самостоятельности и уронил своею предупредительностью достоинство городского головы. «Московские ведомости» подшучивают над тем, что он как будто сам признал себя подчиненным губернатору и назвался на оскорбление.

А вот и другая отставка, уже европейская: испанский король Амедей отрекся от престола.

5 февраля 1873 года, понедельник

В нашей нравственной испорченности надобно отличать два ее вида: один — плод простодушного, грубого невежества и темное наследство прошедших времен. Другой — сознательный и, так сказать, преднамеренный разврат ума и сердца, сознательная безнравственность. Это есть не иное

что, как единственная возможная оппозиция душ слабых, умов неглубоких и полуобразованных против разного рода стеснений, незаконностей, бесправии и т. п.

8 февраля 1873 года, четверг

Акт в университете. Прекрасная речь Градовского о причинах, почему науки политические расходятся с практикою. Савича речь о Копернике, вероятно, умно и хорошо написана, — говорю: вероятно, потому что он так тихо ее читал, что, кроме него самого, решительно никто его не слыхал.

Действовать в каждом положении по силам своим можно и должно, но считать свои действия чем-то важным, содействующим будто прогрессу общества, нелепо и смешно. Впрочем, это одна из тех иллюзий, без которых слабые люди не могут обойтись.

12 февраля 1873 года, понедельник

Вот формула того, чем могли бы удовлетворяться все рассудительные люди нашего времени: со стороны правительства — поддержание всех реформ нынешнего царствования, со стороны общества — деятельность в пределах этих реформ. А реформы эти: освобождение крестьян, новые суды, земство и свобода печати.

К толкам о московском губернаторе и городском голове присоединились толки о процессе Квитницкого [ударившего саблей своего командира]. На суде, по словам самовидцев, сочувствие к Квитницкому в публике было всеобщее. Он вел себя превосходно. Его защитительная, или, лучше сказать, повествовательная речь, простая, благородная, сдержанная, как сама истина, произвела глубокое впечатление. Она напечатана уже в газетах третьего дня и вчера (смотри «Голос»). На суде присутствовали, между прочим, великие князья Константин и Николай Николаевичи. По всему видно, что главная причина неприязни к нему его товарищей-офицеров — внутренняя, та, что Квитницкий, кончивший курс в двух академиях — Михайловской артиллерийской и военной, был несравненно образованнее вообще и специально по военной части прочих