Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

принуждают чрезвычайные обстоятельства, – это благое дело, т. е. такое поведение достойно человека, заслуживает одобрения с этической точки зрения и «естественно» с точки зрения законодателей; столь же благое дело (с учетом той же самой оговорки) – избегать нанесения ущерба имуществу гражданского назначения, особенно если оно представляет культурный интерес. С другой стороны, существует утилитаристское объяснение («искусственное», по сравнению с первым), что наносить вред гражданским лицам и их имуществу не имеет смысла, поскольку теоретически их значение ничтожно в военном противоборстве вооруженных сил, как в основе своей трактуется военный конфликт в МГП.

Следует заметить en passant, что эта философия так глубоко укоренились в неявных допущениях МГП, что в текстах договоров не дается никаких ее формулировок. Она не появляется ни в одном из текстов такого рода начиная с 1860-х годов. Можно считать этот факт заслуживающим сожаления. Как могут гражданские лица без этого понять смысл их особого, отдельного статуса и требуемое от них неучастие в военных действиях? По-видимому, ближе всего (хотя и косвенно) к этой философии подошли национальные руководства по военному делу – такие, например, как американское FM 27–10 (1956), – где в параграфе «Основные принципы» сказано, что воюющие стороны должны «воздерживаться от применения насилия в том виде и в той степени, в какой это не вызвано действительной военной необходимостью», – а также такие комментарии, как книга Жана Пикте «Развитие и принципы МГП» (Jean Pictet, Development and Principles of IHL, 1985), в которой «главный принцип гуманитарного права» определяется следующим образом: «Воюющие стороны не должны причинять своим противникам вреда, несоразмерного цели военных действий, которая состоит в том, чтобы уничтожить или ослабить военную мощь противника». Британское руководство 1958 г. являет по сравнению с этим любопытный контраст, свидетельствующий о разочаровании. В этом учебнике нет никакого сладкого сиропа для гражданских лиц! Пытаясь своим старомодным способом объяснить, почему правила таковы, какова они есть, – а фактически в параграфе 13 дается явное опровержение максимы Руссо! – и несколько раз ясно указывая на то, что гражданские лица не могут избежать вовлечения в неприятные ситуации, первый из основных принципов излагается в параграфе 3 следующим образом: «Любое применение силы и принуждения воюющей стороной оправданно в той степени, в какой это необходимо для достижения цели войны, т. е. для полного подавления противника в кратчайшие сроки с наименьшими затратами живой силы, ресурсов и денежных средств».

Опыт показал, что вооруженные силы в боевых условиях не всегда предпринимают серьезные попытки ограничить свои удары военными целями, а иногда и вовсе не делают таких попыток. Современная история учит, сколь ужасающими могут быть последствия войны для гражданских лиц, невоенных территорий, где эти лица в основном проживают, и объектов, имеющих культурную ценность, которые могут там находиться. К этому короткому списку запрещенных целей в последнее время добавилась еще и окружающая среда.

Разум цивилизованного человека не может найти оправданий для ударов по такого рода людям и объектам и все более сопротивляется тому, чтобы его «я», каким оно становится в военное время, оставалось жестоким или равнодушным по отношению к ним (NB: Я намеренно не говорю здесь исключительно о «вооруженных силах», поскольку и гражданские люди, планирующие войну и подстрекающие к ней, также несут за все это ответственность). Уже ко времени окончания Первой мировой войны возмутительность и опасность ситуации достигли уже достаточных масштабов, чтобы оправдать принятие каких-то мер. А к концу Второй мировой все настолько ухудшилось, что (как говорилось выше) некоторые даже стали утверждать, что время для действий упущено и предпринимать что-либо уже слишком поздно. Культ ядерного оружия, сам по себе не имеющий никакого оправдания и не допускающий замалчивания, в течение какого-то времени оказался удобным обоснованием для такой точки зрения. Но ядерная Третья мировая война, которая послужила бы бесспорным доказательством ее правоты, была предотвращена, или, как предпочитают говорить некоторые, ее удалось избежать. Аномалиям ее ядерной составляющей не было позволено затягивать до бесконечности завершение и без того сильно затянувшегося процесса определения допустимых действий и запрещения действий бессмысленных и подлежащих наказанию.

Разрешенные действия: военные цели

Определение «военной цели» [military objective] обязано своим несомненным успехом (если определять успех как его приемлемость для всех сторон и относительно легкое прохождение на конференции 1974–1977 гг.) сочетанию точности и гибкости. Может быть, более точным было бы вместо прилагательного «гибкое» употребить «пластичное», если исходить из того, что состав и структура предмета, к которому оно применяется, остаются неизменными независимо от того, какую форму он принимает и каким образом используется. Фокусной точкой этого определения является не перечисление объектов, как в наиболее авторитетном из прежних определений, содержащемся в проекте Гаагских правил 1923 г., а точность рассмотрения их отношения к военным усилиям противника. Целью может быть какой угодно и расположенный где угодно объект, при условии что в момент осуществления направленных против него действий сам объект «вносит эффективный вклад» в «военные действия» неприятельской стороны и что предпринятые против него действия «дают явное военное преимущество» (причем атакующая сторона уведомляется, что у нее могут быть иные альтернативы, кроме «полного разрушения» атакованного объекта). То, что было упрощено с одной стороны, усложнилось с другой. Определение военной цели (объекта) было релятивизировано. Вместо традиционной идеи Гаагского права, которое определяло ее как четко различимый, особый и поддающийся описанию тип места в пространстве: укрепления, военные казармы, военные порты, склады боеприпасов, заводы по производству вооружений и боеприпасов, военные транспортные средства и коммуникации, – у нас теперь имеется идея объектов, некоторые из которых, несомненно, будут носить военный характер постоянно (вроде тех, которые определяются в Гаагском праве), в то время как другие могут представлять собой военные цели сейчас, но не неделю спустя. Такое утонченное применение принципа избирательности в сочетании с различными запретами, которые будут рассмотрены в следующем разделе, имеет своей целью предотвращение масштабных разрушительных практик, продемонстрированных во время Второй мировой войны и позже, которые подразумевали правомерность уничтожения всего, что может представлять хоть какую-то ценность с военной точки зрения в любой момент в будущем, и в то же время эта формулировка приводит к тому, что сфера применимости понятия военной целесообразности недопустимо глубоко вторгается в гражданский сектор.

Намерения, которые двигали авторами, не могут не вызывать восхищения, а установленные стандарты не представляются недостижимыми. Американские эксперты, принимавшие участие в подготовке ДПI, были вполне готовы поддержать данное определение (в качестве приемлемой кодификации обычного права), поскольку были убеждены, что воздушные бомбардировки Северного Вьетнама, которые их страна производила зимой 1972/73 г., уже соответствовали этим стандартам[373]. Санкционированные ООН бомбардировки Ирака, проводившиеся коалиционными войсками в начале