Дорогой мужества - Д. Хренков

Мы следуем за ним.　

— Догнал-таки, — уже в немецкой траншее встречает его политрук Амелин, встречает, как старого друга, хотя познакомились они только вчера у политотдельской землянки, когда пришли туда встать на партийный учет. Оба — коренные ленинградцы. В бою они держались рядом.　

— А нам туговато приходится, — рассказывает Амелин Тарасову. — Боеприпасы на исходе. Не шлют почему-то. Пришлось вооружиться трофеями. Два пулемета есть. Как обращаться с ними?　

— Поглядим.　

Тарасов долго копается у пулемета. Потом удовлетворенно крякает.　

— Пальнуть что ли в воздух?　

— Туда, — Амелин показывает на снова появившуюся цепочку гитлеровцев.　

Пулемет жадно глотает железную ленту, дрожит. Из-под марлевой повязки на руке Тарасова проступает кровь. Амелин стреляет из винтовки, но пулемет притягивает его к себе.　

— Позвольте мне. Как нажать, я знаю.　

Тарасов освобождает ему место, а сам бросается ко второму пулемету. Через минуту они отражают новую контратаку. На их окоп обрушивается шквал огня — пулеметного, артиллерийского, минометного. С неба сваливаются с включенными сиренами «мессеры». Над окопом повисает и долго не падает туча гари и земли. Временами оба пулемета замолкают, а потом мы снова слышим их дробь и радуемся: Амелин и Тарасов держатся.　

…Третий час танк стоит безмолвным и кажется уже безопасным. Несколько раз гитлеровцы пытались подойти к нему, но наши стрелки, окопавшиеся по гребню небольшой лощины, не подпускали. Тогда фашисты начали обстрел из тяжелых минометов. Вокруг машины и на ее броне разорвалось несколько мин. Судя но всему, экипаж был мертв. Так думали наши стрелки. Так думали, очевидно, и враги. И те и другие ошибались.　

После того как под гусеницей взорвалась мина, в машине наступила долгая тишина. Уже рассеялся едкий дым, а Федор Логинов все еще держал в руках рычаги. Он очнулся от боли: судорога свела занемевшие от напряжения пальцы. Почти тут же услышал стон.　

— Что с тобой, Иван?　

— Нога.　

Пришел в себя и Чепурко, подал голос:　

— И я, кажись, жив.　

— Ваня, а ты потерпеть можешь? — снова спросил Логинов раненного в ногу водителя.　

— Попробую, — прошептал Белкин и потерял сознание.　

Логинов попытался открыть десантный люк, но безуспешно: его заклинило при взрыве. Подсунул ломик. Ничего не получилось.　

Из-за тесноты Чепурко ему помочь не мог. Пришлось действовать одному. Логинов подсовывал лом под крышку и наваливался всем телом на рычаг. Крышка поддавалась, как говорится, в час по чайной ложке. И все-таки поддавалась!　

Лишь глубокой ночью Логинову удалось открыть люк. Он вылез наружу и оцепенел. В двух шагах разговаривали немцы. Неужели идут к танку? Нет, мимо. Это еще больше встревожило Федора. Раз гитлеровцы ходят вблизи, значит на гребне уже нет наших. Теперь машину некому защитить, кроме как ему самому да Чепурко.　

Федор не скрыл от друзей того, что узнал.　

— Ну что ж, пришла пора помирать, — чужим голосом сказал Чепурко.　

— Умереть не фокус.　

В танке стало холодно. Иван стучал зубами так сильно, что Федор даже испугался, как бы не услышали немцы. Несколько раз Федор выползал из танка и на ощупь пытался определить размеры постигшей их беды. По первому впечатлению она была не очень велика: взрывом сорвало гусеницу. Можно было бросить машину и уйти. Но этот вариант был отвергнут всеми. Тогда Логинов распорол валенок и, отрезав от голенища большой кусок войлока, обложил им выколотку, чтобы не шуметь при работе. До утра он успел кое-что сделать. Когда же совсем рассвело, пришлось залезть в танк: опять забарабанили по броне пули.　

Потянулся бесконечный день. Друзья изнывали от холода. Сухой паек был съеден еще ночью. Иван требовал пить, просил собрать снега. Снег выпал недавно, но за день боя от него не осталось и следа. Вечером Логинов и Чепурко принялись за работу сообща. Трудились спорко, по починить «ногу» за ночь им все же не удалось. Только к концу третьей ночи ходовая часть была в порядке. Проверили мотор. Утром решили завести… С рассветом Логинов намотал тряпку на лом, окунул ее в газойль. Чепурко снял внутреннюю перегородку, отделявшую мотор от водителя. Чиркнул спичкой и поднес зажженный факел к застывшим агрегатам.　

В это время очнулся Белкин.　

— Горим, — прохрипел он.　

Чепурко зажал ему рот ладонью. Взревел мотор, и танк медленно, будто ощупывая прочность земли, тронулся с места. Враз заговорили немецкие пулеметы, автоматы, потом завыли мины. Танк тяжело шел по лощине, отмахиваясь от фашистов длинной плетью трассирующих пуль из чепурковского пулемета. С трудом Логинов вывел машину на гребень. Наверху стало полегче, хотя тут же танк попал под артиллерийский огонь. Несколько снарядов срикошетило, остальные пролетали мимо. С каждой минутой к Логинову приходила уверенность, что все обойдется, что семьдесят два часа, проведенные ими в поврежденном танке, прошли не напрасно.　

— Что ты прилип к пулемету? — весело крикнул он Чепурко. — Дай из орудия!　

Чепурко развернул башню. В это время впереди машины, у самых гусениц Логинов увидел двух наших бойцов, полузаваленных землей.　

Танкист остановил машину.　

— А ну, братва, сигай на броню.　

Амелин, оглохший за эти три дня от грохота, улыбнулся показавшемуся из люка танкисту, а Тарасов не утерпел, вскочил на ноги и, почти распластавшись на броне, крикнул в люк:　

— Вот бы садануть вон в то осиное гнездо!

Чепурко не заставил просить себя вторично, пять оставшихся снарядов он послал точно в цель.　

…Поздней ночью мы возвращались на правый берег. По-прежнему над плацдармом висели, не угасая, осветительные ракеты, вздрагивала под ногами земля от беспрерывных разрывов, скрещивались в небе пики трассирующих пуль, ревели шестиствольные минометы. По всем расчетам все здесь должно было быть переворошено, перекопано, живое — уничтожено. Но навстречу нам спешили подносчики пищи, связисты. Старшины доставляли в роты оружие и боеприпасы.　

Неподалеку от штаба дивизии мы увидели танк Логинова. Подошли к его темной громаде. Несколько солдат в черных шлемах сосредоточенно работали. Я окликнул Логинова:　

— Как Белкин?　

— Порядок в танковых войсках! Уже из госпиталя привет успел передать со старшиной. Ногу ему починят.　

Танкисты готовили машину к бою, который должен был начаться утром. Мы спустились к воде.　

На том берегу нас встретил старший лейтенант Клин.　

— А у нас тут за ваше отсутствие дела! Танков столько пришло. Будем переправлять их на понтонах. Повеселело на душе.　

На берегу, действительно, чувствовалось оживление. Ночь скрадывала от нас то, что происходило вокруг. Но берег уже жил другой жизнью, чем три дня назад, наполненной особым напряжением, как всегда бывало на фронте, когда готовились новые операции.

А. Зиначев

ВДАЛИ ОТ РОДИНЫ

ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ

На Пулковских высотах шли ожесточенные