Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

Я остановился и обтер лоб.

Печальный немец Карл Иванович привез мне на сивом мерине крынку с молоком и добрую краюху хлеба. Прочим писателям пришлось докашивать свой удел перед электричками. Да и то — приехал бы какой постмодернист с сенокосилкой — и вовсе погнали бы его в тычки.

День клонился к закату, я усталый, но довольный вернулся в имение бодрым шагом. Да и то сказать, шел так быстро, что бедный Прохор еле поспевал за мной, неся подмышкой кипу исписанной бумаги.

Извините, если кого обидел.

16 сентября 2008

История про визит к дядюшке

Так же, глядя в окно на посеревшую, да посеревшую! — природу, вспомнил, как в прошлом году мы поехали в гости к дядюшке графа. Он зазвал нас на концерт своего крепостного квартета.

Когда я вместе с прочими писателями подъехал, дворня уже помогала музыкантам тащить инструменты.

Так на стульях перед барским домом появились баян, две обычные балалайки, а так же, рядом, воткнули жалом в землю страшную облупленную контрабас-балалайку.

Когда первый мелодичный звук пронёсся над остывающей землей и растворился в кисельном тумане, мы побросали стаканы и вышли на веранду.

Только один писатель Фирсов, что вечно на всё и всех дулся, сказал, что ему милее унылый напев зурны.

Он ушёл в поля ловить пауков.

Музыканты были похожи на чертей. Особенно один горбоносый балалаечник, что со зверским лицом щипал свой инструмент.

Правда, один аристократический писатель долго кочевряжился, не желая признавать простонародную музыку.

Он всё утверждал, что ему ближе "Венгерские танцы" Брамса. Но вскоре и он завёлся, и я заметил, как дрожит его нога в такт сладким звукам балалайки.

"Нога! — подумал я. — Ля вибрасьен са моле гош этюн гранд синь"! Уи сан дот, человек, который не специалист, может быть, даже удивится, как я отношусь к этой ноге. Но ведь, всё великое обнаруживается в малом, компрене ву?

— Ай, наяривай! — крикнул, меж тем, дядюшка, и все пустились в пляс.

Тут уж и мне было не устоять. Я сноровисто вынул из китайской вазы розу, и, зажав в зубах, повел в танце свояченицу графа.

Прелесть что это был за танец! Столько в нем было русской души… Право, почти столько же, сколько в расписной матрешке, мистическом прихвате русских колдунов и ворожей.

Чудо что это был за танец, прямо хоть святых выноси.

Нам уже переменили три розы, а я ещё был полон сил. Впрочем, к ночи все притомились, и сели за вист.

Я очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка.

Наконец, под утро, граф велел закладывать.

Светало.

Аристократический писатель, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в дрожках, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, верно, приехавши домой, привёз в усах своих два репейника.

Я, однако, решил остаться у дядюшки — с тем, чтобы на следующий день сходить на вальдшнепов.

К тому же свояченица делала мне пассы — надо было разобраться, что сие означает.

И вот я помахал моим друзьям и поклонился прямо в пыльное облако и остался в имении дядюшки.

Впрочем, старого писателя Фирсова просто забыли.

Извините, если кого обидел.

16 сентября 2008

История про способ развеяться

Тогда, в прошлом году, чтобы развеяться, я отправился на охоту. Был прекрасный день, что случаются только тогда в начале осени, когда погода установилась ненадолго, и вот-вот ясное небо затянется тучами, робкий румянец зари сменится пожаром, раскалённое солнце исчезнет на неделю, а зарядившие дожди отравят целую неделю своей свинцовой мерзостью.

Сперва я охотился за тетеревами, затем за вальдшнепами, потом за куропатками, вслед за этим — на гусей, ну а после на рябчиков. За это утро я набил довольно много дичи (не считая дроздов), и вот решил вернуться домой, в имение к молодому графу.

Но скоро, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и ржавым колхозным трактором в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Ночь приближалась и росла, и наваливалась как на какой-то ненавидимый кем-то город. Скоро я увидел свет в отдалении, а приблизившись, увидал костер, у которого сидело несколько хамоватых деревенских подростков.

По своему обыкновению они показали мне ножи, но я передернул затвор и они радостно уступили мне место у огня и пару печеных картофелин. Я не стал признаваться пацанам, что заблудился, а как ни в чём не бывало, вступил в разговор, чтобы быть ближе к своему народу. Народ внимал мне, да и сам делился печалями — всего подростков оказалось трое: Толян, Костян и Вован. Заговорили о работе (несколько подростков работали на фабрике у чеченца Мурата, другие промышляли по мелочи), затем разговор перешёл на вампиров, угнавших старый грузовик аварийной службы.

— Это ещё что, — сказал Костян, и рассказал про Гаврилу, слободского плотника, что женился на француженке, которая его научила таким кунштюкам, что после развода он так и не мог обрести счастье, и повесился на осине.

— С нами крестная сила! — шепнул Толян.

— Да ничего страшного, — отвечал Вован. — Вот Ермил-почтальон у Мурада-барина как-то украл барана. Такого ужаса, что случился с Ермилом после, я и вовсе не припомню. Вышло страшнее, чем история про старого графа, что приходил на родительскую субботу.

Старого графа и вправду видели здесь — он шёл босой, похожий на старика с плаката "Помоги голодающим Поволжья", и проповедовал крестьянам не бросать общинно-колхозную землю, искал разрыв-траву, да жаловался, что могила давит, хоть и нет на ней креста.

Но пиво сморило подростков, а меня — усталость. Очнувшись, я почувствовал, как свежая струя пробежала по моему лицу. Утро зачиналось, забелелось на востоке. Деревенские спали как убитые вокруг тлеющего костра; один лишь Вован приподнялся до половины и пристально поглядел на меня, но я показал ему кулак и отправился восвояси.

Мне не терпелось записать это всё в свой мескалиновый дневник, да и убитые птицы в моём ягдташе начинали подванивать.

Извините, если кого обидел.

17 сентября 2008

История про роман

Снова зарядили дожди, и я принялся глядеть в окно, воздух за которым наполнился