Либежгора - Рустам Разуванов

вон туда, к бугорочку, тут все равно тоже все ваши лежат». Спорили-спорили, а она говорит: «Вот хоть сама копать стану, а в другом месте поперек лягу, не дам». Все, мол, ей неспокойно будет, здесь надо, у ней здесь дом.

– Дом. Это ж надо такое придумать.

– А почему нет. У каждого такой дом рано или поздно будет.

– Тоже верно, все там будем.

– Ну вот, началось…

– Ты скажи лучше, куда определились-то?

– Да пускай туда… Может, и вправду, тут ведь не знаешь теперь, во что и верить.

Тетя Таня вместе с тетей Верой собрались мыть бабушку, баня уже, как оказалось, топилась с самого утра. Тетя Нина вызвалась помочь, но ее не пустили. Все остальные в один голос завопили, что так нехорошо, делать это должны только ближайшие родственники. Пока готовилась еда и накрывались столы, к нам зашел дядя Степа Курганов.

– Выкопали.

– Глубоко?

– Нормально, как положено, мне не в первый раз копать.

– Ну что, пускай… Туда и положим.

– А что, теть Нина ушла?

– Ушла, а чего ты хотел?

– Да спросить хотел…

– Чего?

– А что, в том месте никого раньше не хоронили?

– В каком?

– Ну в этом же, где сейчас выкопали, за оградкой, в аккурат у елки, где жальник.

– Да нет же.

– А может, в войну кто был захоронен?

– Да ведь кладбище-то у нас только после войны поставили, а до той поры и вовсе не хоронили никогда.

Я не смог сдержаться и решил вмешаться, уж больно мне было знакомо это слово, но я никак не мог вспомнить, где я раньше это слышал. Казалось, с этим связано что-то важное.

– А что такое жальник?

– Дак это где елки растут.

– А я и не знаю. Знаю, что вот где елки растут, вот тут, у нас на кладбище, все старики раньше называли – жальник. А что за жальник? Что за слово такое?

– Это елки, которые выше всех, елки вместе растут, такие места всегда жальником и называют.

– Ясно…

Нет, не то, что-то подсказывало мне, что это не то. Я силился вспомнить, где же еще я слышал это слово, но никак не мог припомнить, но тщетно.

– А почему ты спрашиваешь-то?

– Да так, думал, мало ли.

– Что? Гроб чужой задели?

– Да нет, в том-то и дело, никакого гроба не было. Ни чужого, ни своего.

– Ну, это главное. А остальное-то – и бог с ним. Главное, чтобы гроба чужого рядом не откопать.

– Ладно, пойду я тогда.

– Давай-давай, к полудню приходи, уже прощаться будем да на кладбище понесем.

– Хорошо.

Я сидел у окна и смотрел на снег, который до сих пор падал. У многих домов, в которых никто не жил, все было завалено. Возле Ленкиного дома из сугроба торчали острые зубья забора. Кажется, сейчас его было проще переступить, пройдя прямо по сугробу, чем откопать калитку. Снег удивительно красиво блестел в лучах дневного солнца, мне захотелось выйти на улицу и погулять.

С веранды доносился шум. Бабушку выносили в баню, чтобы омыть ее в последний раз. Какие-то неприятные ощущения затаились у меня в глубине души. Каждый раз, когда ее трогали или о ней заговаривали, я словно чувствовал ее желание быть нетронутой, которое постоянно кто-то нарушал. «Уже скоро, – думал я про себя, – скоро все закончится». Тетя Таня с тетей Верой ушли в баню. Несколько пожилых мужчин помогли им донести туда бабушку.

На кухне продолжалась возня с едой. За окном начал насвистывать ветер. Чуть позже принесли тару с вином и водкой для поминок. Я, чтобы хоть как-то отвлечься от дел, в которых моя помощь не требовалась, решил полазать на книжной полке в серванте. «Собрание сочинений Джека Лондона». Интересно, кто-нибудь их когда-нибудь читал? Они стоят здесь уже много лет. «Справочник агронома. Борьба с сельскохозяйственными вредителями». «Справочник лекарственных трав и растений». Я взял его и начал листать наугад. Где-то в середине мне попалась на глаза закладка. Рассмотрев повнимательнее, я понял, что это не закладка, а какой-то клочок бумаги, записка. Я взял ее в руки, развернул и прочитал. Ну и околесица… Стоп… Это же… Это же та самая записка, с которой тетя Вера ходила на перекресток дорог у Либежгоры по наставлению Воробьихи. Вот ведь дрянь, угораздило же… Интересно, будет ли что-нибудь из-за того, что я подержал ее в руках? Помнится, я хотел поэкспериментировать и прочитать ее где-нибудь еще раз, чтобы узнать, произойдет ли что-нибудь. Хотя, судя по всему, нет. Все это, если и существовало, то работало по каким-то совершенно другим законам. И все же странно… В дневном свете, пробивавшемся через окна во все помещения, сама возможность существования чего-то необъяснимого словно рассеивалась.

Интересно, а почему она просила похоронить ее именно в том месте? А может, ничего она не просила и все это очередные бредни бабы Нины? Вообще, она странный человек, чего она добивается? Вроде как бы и помочь хочет, а вроде и что-то свое преследует. И Воробьиху-то она не очень боится, уважает, но не сторонится. Знает, как к ней подойти. Может, она тоже что-то знает или умеет? Черт бы побрал всех этих ведьм и все остальное, голову сломаешь. Никакой логики – ни черта не понятно. Я повертел записку в руках, спрятал ее обратно и поставил книжку на место.

За окном была ясная погода, солнце светило особенно ярко. Нужно выйти на улицу и похрустеть первым снегом. С детства любил это занятие. В городе так не получается. В городе слишком много всяких шумов, стуков и прочего, а здесь – то, что надо. Тишина. Выходишь – и каждый хруст отзывается в голове приятной мелодией, возникает ощущение чего-то первобытного и нетронутого. Никто до тебя здесь не ходил. Чистое поле снега. А вот ты идешь, и за тобой следы. Так и поступлю, да… Это то, что мне нужно. Я оделся и вышел на улицу, свернув на задворок. Странно, еще не так давно я стоял здесь и рубил дрова, вслушиваясь в лесные звуки со стороны Либежгоры. А ведь лес отсюда не шумит. Ни до, ни после я не разу не слышал каких-либо звуков, долетающих через все поле до сюда. Пока я бродил по полю в снегу, прошел, наверное, час. А может, и больше. Я даже не заметил, как закончили омовение. Меня окликнули со стороны дома, и я медленно пошел в сторону крыльца, продолжая наслаждаться звуками хрустящего снега.

Мы стояли возле дома. Бабушка, одетая во все белое, лежала в гробу,