История Спарты (период архаики и классики) - Лариса Гаврииловна Печатнова

класса спартиатов и только в виде дарения или завещания. Таким образом, земля как была, так и осталась после закона Эпитадея с формальной стороны собственностью государства. Но внутри этой жесткой конструкции постепенно развился процесс, полностью перечеркнувший прежний государственный суверенитет над землей и практически узаконивший частную собственность на землю со всеми вытекающими отсюда последствиями. После принятия закона Эпитадея государственная собственность на землю стала не чем иным, как принятой с молчаливого согласия всего общества фикцией.

Закон Эпитадея разрешил дарение и завещание[970] клеров, но не их покупку или продажу. Причина такого маневра, по-видимому, крылась в желании властей как-то завуалировать суть дела и не шокировать своих сограждан слишком смелыми новациями. В течение столетий спартиатам внушалась мысль о невозможности каких-либо манипуляций с землей, и воспитывалось презрение к любой торговой деятельности (Plut. Mor. 238 f)[971]. Поэтому для правящей верхушки было весьма затруднительно все и сразу назвать своими именами. В этом сказывалось обычное для закрытых обществ фарисейство власти. Ученик Платона Гераклид Понтийский обратил внимание на моральный аспект торговых сделок, связанных с недвижимостью. По его словам, «у лакедемонян считалось позорным продавать землю» (De pol. 2, 7). Как заметила Ж. Кристьен, «в городе, где консерватизм был догмой, нужно было искать обходные методы, чтобы произвести какие-либо законные изменения»[972].

В чьих интересах прежде всего был издан закон Эпитадея? Единодушия в решении этой проблемы нет. Подавляющее большинство исследователей, как мы показали выше, отстаивают тот взгляд, что закон Эпитадея был принят исключительно в интересах богатой верхушки[973]. Но позволим себе привести и другие мнения.

Так, по-своему парадоксальной нам представляется точка зрения Г. Мараско, по мнению которой «совершенно ошибочно считать, будто ретра была издана исключительно в интересах богачей». Г. Мараско не спорит с тем очевидным фактом, что «ретра была поддержана богатыми и использована ими в своих интересах». «Однако последствия применения этого закона нельзя рассматривать как доказательство цели, ради которой он был предложен»[974]. Наоборот, итальянская исследовательница уверена, что основная цель закона Эпитадея заключалась в том, чтобы приостановить олигантропию, разрешив богатым дарить или завещать землю своим бедным согражданам. Г. Мараско полагает также, что этот закон предусматривал возвращение гипомейонов в сословие равных с помощью процедуры усыновления и последующего наделения их клерами[975]. Основная ошибка Г. Мараско заключается прежде всего в том, что она представляет себе руководителей спартанского полиса свободными от каких-либо эгоистических личных и сословных интересов и забывает о том, что в аристократическо-олигархическом полисе, каким, бесспорно, была Спарта, не существовало действенных рычагов для борьбы «плебса» за свои права в рамках конституционного поля.

А. Тойнби, не отрицая принципиальной заинтересованности богатых в принятии закона Эпитадея, тем не менее считает, что и бедняки имели в нем свой интерес — они желали продать свои клеры и в обмен получить покровительство своих более удачливых сограждан. Более того, по его мнению, бедняки-клиенты имели возможность снова получить землю от своих новых патронов. Ибо для элиты спартанского общества закон Эпитадея, как полагает А. Тойнби, стал тем рычагом, с помощью которого она могла превращать в политический капитал часть своей земли, отдавая ее обедневшим согражданам. Таким образом, в Спарте, по мнению А. Тойнби, возникла клиентела наподобие той, которая существовала в западных провинциях Римской империи. Необходимость введения закона, допускавшего под видом дарения фактическую куплю-продажу земли, он связывает также с развитием наемничества. Закон Эпитадея предоставлял разбогатевшим наемникам, вернувшимся на родину, возможность и право приобретать клеры в долине Еврота и тем самым вкладывать свои капиталы в землю[976].

Исключительно с проблемой наемничества закон Эпитадея связывает М. Кэри. Однако в отличие от А. Тойнби он видит в этом законе «не хитроумное средство, с помощью которого богатые спартанцы лишали своих бедных сограждан их клеров, а наоборот, популярную меру, авторами которой без сомнения были бедные спартанцы»[977]. Таким образом, М. Кэри полагает, что закон Эпитадея был издан в интересах той части обедневших граждан, которые, покидая Спарту и становясь наемниками, хотели избавиться от земли и перевести ее в деньги. Сама по себе эта мысль в качестве спекулятивной идеи очень интересна, тем не менее она не находит подтверждения в наших источниках.

Закон Эпитадея, введенный сразу после окончания Пелопоннесской войны, хронологически совпадает с притоком денежных богатств в Спарту. Хронически финансовый дефицит, столь характерный для прежней Спарты, сменяется быстрым ростом денежных ресурсов. В начале IV в. Спарта считалась самой богатой страной в Греции, второй после Персии (Plat. Alc. I 122 d-e).

Перемены в финансовом состоянии страны повлекли за собою и перемены в законодательстве. Ведение активной внешней политики, содержание постоянного военного корпуса за границей требовали очень много денег. В связи с этим государство уже не могло довольствоваться старой денежной системой и столь же строго, как раньше, осуществлять финансовый контроль над своими гражданами. Несмотря на традиционное для Спарты неприятие всякой коммерческой деятельности и соответственно враждебное отношение к деньгам, сразу же после Пелопоннесской войны было принято решение, частично снявшее запрет с золотой и серебряной монеты[978]. Это означало, что власти наконец признали абсурдность дальнейшего употребления архаичной национальной монеты — тяжелых железных прутьев, которые тормозили любые торговые операции и делали Спарту в глазах внешнего мира экономическим «зазеркальем». Правда, и тут спартанские власти остались верными себе, введя государственную монополию на использование иностранной валюты (Plut. Lys. 17). Принятие закона именно в такой форме еще раз показывает, что в Спарте баланс интересов личности и государства всегда разрешался в пользу государства.

Тех людей, в чьих руках аккумулировалась движимая и недвижимая собственность, Плутарх называет «сильными» (oiJ dunatoiv). Данное определение является термином с четко выраженной социальной окраской. Под dunatoiv имеются в виду люди одновременно богатые и влиятельные. Это они после введения закона Эпитадея «стали наживаться безо всякого удержу, оттесняя прямых наследников» (Agis 5). К числу таких влиятельных особ Плутарх относит и самого Эпитадея, называя его ajnh;r dunatov». После Пелопоннесской войны количество таких людей должно было увеличиться. Война помогла обогатиться многим спартанским офицерам, несущим службу за границей в качестве командующих, гармостов или их помощников. Таким образом, после войны к старой спартанской аристократии добавились «новые» спартиаты. Обе эти категории вполне подпадают под общее понятие oiJ dunatoiv. И вряд ли правомерно, как это делает П. Олива, отрицать связь между спартанской аристократией архаического периода и «влиятельными гражданами» IV–III вв.[979]

Спартанцы, обогатившиеся за время войны, по-видимому, могли вкладывать свои деньги, кроме предметов роскоши, только в землю. Это объясняется тем, что для