Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

Ван дер Крюссена в Лилле — три тысячи человек.55 Такое разрастание способствовало разделению и специализации труда, а также стимулировало изобретение машин для рутинных процессов. Энциклопедия Дидро (1751 f.) содержит описания и чертежи удивительного разнообразия и сложности механизмов, уже внедренных во французской промышленности, причем редко под аплодисменты пролетариев. Когда в Лионе был установлен жаккардовый ткацкий станок, ткачи шелка разбили его на куски, опасаясь, что он лишит их работы.56

Для поощрения новых отраслей промышленности правительство, как в елизаветинской Англии, предоставило несколько монополий, например, семье Ван Робайс на производство тонких голландских тканей; другим проектам оно помогало субсидиями и беспроцентными займами. Над всей промышленностью правительство осуществляло жесткое регулирование, унаследованное от Кольбера. Эта система вызвала протест со стороны промышленников и купцов, которые утверждали, что экономика будет развиваться и процветать, если ее освободить от государственного вмешательства. Именно выражая этот протест, Винсент де Гурне в 1755 году произнес историческую фразу «Laissez faire» («Пусть все идет своим чередом»), которая в следующем поколении, вместе с Кеснеем и Тюрго, стала выражать призыв физиократов к свободному предпринимательству и свободной торговле.

Ремесленники тоже возмущались правилами, которые сильно мешали их организации, добивавшейся улучшения условий и оплаты труда; но их главным недовольством было то, что сельский и фабричный труд перехватывал рынок у гильдий. К 1756 году промышленники низвели ремесленников в крупных городах и даже мастеров гильдий до состояния наемных работников, зависящих от предпринимателей.57 Внутри гильдий мастера недоплачивали своим подмастерьям, которые периодически устраивали забастовки. Нищета в городах была почти такой же, как и в деревнях. Неурожаи доводили городской пролетариат до голода и бунта каждые несколько лет; так было в Тулузе в 1747 году, в Париже в 1751-м, в Тулузе в 1752-м.58 Уже в 1729 году Жан Меслье, священник-атеист, предложил заменить существующую систему либертарным коммунизмом.59

К середине века Париж, Руан, Лилль, Лион, Бордо, Марсель были переполнены пролетариями. Лион на некоторое время превзошел Париж как центр производства. Английский поэт Томас Грей описал его в 1739 году как «второй город королевства по величине и рангу, его улицы чрезмерно узкие и скверные, дома огромной высоты и размеров (25 комнат на этаже и 5 этажей в высоту), кишащие жителями».60 Париж был бурлящим ульем с 800 000 душ, из которых 100 000 были слугами, а 20 000 — нищими; мрачные трущобы и великолепные дворцы; темные переулки и грязные улицы за модными набережными; искусство перед нищетой. Кареты, общественные кэбы и кресла-седаны вступали в яростные столкновения и пробки. Некоторые улицы были вымощены с 1690 года; в 1742 году Трезаке вымостил дороги обкатанными камнями (chaussée empierrée et roulée); но в большинстве случаев улицы были просто грязными или выложены булыжниками, пригодными для революционных баррикад. Уличные фонари начали заменять фонари в 1745 году, но горели они только при неполной луне. Уличные знаки появились в 1728 году, но номеров домов до революции не было. Только у зажиточных людей в домах была вода из крана; остальных снабжали двадцать тысяч водоносов, каждый из которых нес по два ведра, иногда поднимаясь на семь лестничных пролетов. Водяные шкафы в доме и ванные комнаты с горячей и холодной водой были привилегией очень богатых людей. Тысячи магазинов, украшенных живописными эмблемами, поддерживали свой собственный хаос несогласованных и подозрительных мер и весов, пока революция не установила метрическую систему. В maisons de confiance были и честные лавочники, но большинство из них пользовались репутацией обладателей коротких мер, нечестных цен и некачественных товаров.61 Некоторые магазины принимали на себя напускную пышность ради торговли каретами. Бедняки покупали в основном у разносчиков, которые с трудом тащили свой товар в ведрах или корзинах на спине и дополняли музыку улиц своими традиционными, нечленораздельными приветственными криками, от «Печеный картофель!» до «Смерть крысам!». Крысы оспаривали у человечества жилые помещения города, а мужчины, женщины и дети соперничали с крысами в борьбе за еду. Персидский гость Монтескье сказал:

Дома расположены так высоко, что можно предположить, что в них живут только астрологи. Вы можете представить, что город, построенный в воздухе, с шестью или семью домами один на другом, густонаселен, и когда все жители спускаются на улицу, возникает изрядная давка. Я здесь уже месяц, и до сих пор не видел ни одного человека, который бы шел шагом. Никто в мире не может сравниться с французом по части передвижения по земле. Он бежит и летит.62

Добавьте сюда нищих, бродяг, карманников, уличных певцов, органистов, монтировщиков лекарств. В общем, народ с сотней человеческих недостатков, которому никогда нельзя доверять, который всегда готов к наживе, который много и обильно сквернословит, но, если дать ему немного еды и вина, это самый добрый, веселый и яркий народ в мире.

3. Буржуазия

Между низшими и великими, ненавидимый одними и презираемый другими, средний класс — врачи, профессора, администраторы, промышленники, купцы, финансисты — скрытно, терпеливо прокладывал себе путь к богатству и власти. Промышленники шли на экономический риск и требовали соразмерного вознаграждения. Они жаловались на то, что их притесняют сотнями способов правительственные постановления и контроль гильдий над рынками и навыками. Купцы, распространявшие продукцию, возмущались тысячей пошлин, препятствующих движению товаров; почти на каждой реке, канале и перекрестке у знатного или церковного сеньора домена был агент, взимавший плату за разрешение на проезд. Сеньор объяснял, что эти сборы являются разумным возмещением его расходов на поддержание дорог, мостов и паромов в рабочем состоянии и ремонт. Королевский эдикт 1724 года отменил двенадцать сотен таких пошлин, но сотни остались и сыграли свою роль в завоевании буржуазной поддержки Революции.

Французская торговля, затрудненная внутри страны, распространялась за границу. Марсель, свободный порт, доминировал в европейской торговле с Турцией и Востоком. Индийская компания, воссозданная в 1723 году, расширила свои рынки и политическое влияние в Карибском бассейне, долине Миссисипи и некоторых районах Индии. Бордо, главный центр атлантической торговли, увеличил свою морскую торговлю с 40 миллионов ливров в 1724 году до 250 миллионов в 1788 году. Ежегодно из Бордо и Нанта в Америку отправлялось более трехсот судов, многие из которых везли рабов для работы на сахарных плантациях Антильских островов и Луизианы.63 Сахар из Французской Америки теперь превосходил на европейских рынках английский сахар с Ямайки и Барбадоса;64 Возможно, это послужило поводом для Семилетней войны. Общий объем внешней торговли Франции вырос с 215 миллионов ливров в