Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

же – только в обратном порядке, и называется этот процесс «сменой», или «разводом». Хождение по зоне в такие минуты сводится к минимуму. Угрюмые мужчины, насторожённо оглядывающие одиноких прохожих, – жалкое зрелище, тем более в стужу и пургу, когда они топчутся и ёжатся от холода.

Самые большие цеха – кроватный и столярный. В столярном я узнавала о секрете изготовления шпона, полировки и инкрустации. Всё, что делалось искусными руками осуждённых, удивляло и восхищало – такие красивые вещицы, какие изготавливались здесь, мне нигде уже больше потом не встречались.

Май месяц – не только весна. Это ещё и конец учебного года с бесконечными отчётами, педсоветами, экзаменами, что лихорадили и изматывали. Отпуска связывались с надеждами на путешествия и лечение, но на все разговоры об отдыхе у Валентина один ответ: «До завтрашнего дня дожить ещё надо».

Цунами тела и души

Жизнь в Куете, как в дикой тундре. За продуктами: мясными изделиями, фруктами, овощами – надо отправляться в город. Это изматывает. Днём Валентина постоянно нет. В выходные чувство одиночества усиливается. У Виктории Игнатьевны, с которой мы почти всегда одни, ощущение такое же.

Однажды она куда-то исчезла. Я не вытерпела и постучала к ним в дверь. Никто не отозвался. Вошла – тихо и неубрано. С порога робко позвала – из дальней комнаты раздался слабый голос. Почерневшая и неузнаваемая, она одиноко лежала в постели.

– Что случилось? – подошла я осторожно.

– Третий день подняться не могу: ноги отнялись, – вытирала она пододеяльником глаза.

– Ноги? Отчего?

– Кто его знает. Понервничала, наверное.

– Из-за чего?

– Да из-за Ивана всё!

– Может, в медпункт сбегать или скорую вызвать?

– Уже сообщили – жду, когда приедут.

– И что же Иван Петрович опять натворил?

– На целую неделю пропал из общества «Знание», куда устроился после увольнения, а я думала: он в командировке. Если его уволят, как нам, пятерым, жить на мою маленькую зарплату? И когда только благоустроенную квартиру дадут? Где он? Что с ним? – плакала она.

– Успокойтесь, для вас сейчас главное – выздороветь. Присмотрю я за девчонками.

– Они уже большие – и супчик сами сварят, и картошку. У тебя своих забот полно – Степаныч тоже всё где-то пропадает…

– Да, в рабочие дни – в колонии, в выходные – в городе; говорит, к сессии готовится.

– Пусть набирает книги и дома готовится.

– Не слушается. К парням, говорит, ездит.

– К парням так не рвутся.

Викторию Игнатьевну увезли – Иван Петрович не появлялся. Через месяц, посвежевшая и похорошевшая, она вернулась из больницы.

– Подремонтировали, слава Богу, – радовалась она. – В четырёх стенах, думала, с ума сойду. Только в больнице и ожила! Зря расстраивалась: Ивана в компании какой-то женщины видели…

– Женщины? Может, работают вместе?

– Пусть! Я уже твёрдо решила, что возвращать его больше не буду.

– А что? Уходил уже?

– И не раз. В том то и дело, что две беды сразу: и пьёт, и гуляет.

– А такое приятное впечатление производит!

– Проживу с девчонками – не пропаду.

– А его дочь?

– Ей семнадцать уже, пусть с ним и уходит.

В тёплый весенний воскресный день Юрик спал во дворе в коляске, а я с грустью её покачивала. Виктория Игнатьевна вышла в садик – копала, поливала, рыхлила яблоньки, смородину, малину, радовалась:

– Слава Богу, цунами позади – в себя пришла! Впору теперь тебя в чувство приводить! Знаешь, не надо на мужчинах зацикливаться!

– Человек создаёт семью, чтобы не быть одиноким, чтобы чувствовать себя надёжно и защищённо, только всё наоборот выходит, – вздохнула я.

– Мужчины, надёжный тыл семьи, – как вымершие динозавры! – засмеялась она.

– После больницы Вы стали такой уверенной!

– Ко мне коллеги, знакомые, бывшие больные приходили; муж – ни разу. Чужие люди в беде успокаивали и поддерживали. Вот я и подумала: зачем раскисать? Это разъедает. Моё здоровье мне и детям нужно. Расходиться буду. Не пропадём!

– А мне мама говорит, что разводиться – грех, что разведённых Бог наказывает.

– Грех – детей растить голодными и холодными; а расстаться с мужем, который последние деньги на любовницу тратит или пропивает, – благо. У меня именно такая ситуация – последние три месяца живём только на одну мою скромную зарплату. Если эту зарплату разделить на троих, а не пятерых, как сейчас, жить только лучше будем.

– Надо, чтобы дети с обоими родителями жили, чтобы у них и отец был, – держалась я своего.

– В принципе – да, но… чем с таким, лучше с никаким! Весь месяц, что в больнице находилась, меня только в этом и убеждали. Я созрела для такого решения, раньше оно казалось невозможным. Обидно, конечно. Дочь ему вырастила, столько перетерпела, а в итоге – при разбитом корыте…

– Я тоже плохо себя чувствую. Тело ноет, как побитое…

– У тебя и, правда, больной вид. Зайдём, градусник поставлю, – бросила она лопату, – отдохну, да и обед девчонкам сготовлю.

У меня оказалась температура. Чтобы не заразить Юру, она взяла его с собой. Едва успела я лечь, постучали. Вошёл друг Валентина с женой – Толик с Мотей. Несмотря на свинец в голове, я спустила ноги с дивана и извинилась:

– Валентин в городе. Может, в общежитии, у парней?

Они переглянулись:

– Мы только что из общежития, его там нет.

Под ложечкой засосало, но, чтобы скрыть тревогу, слабо предположила: «Может, в «читалке»?» С Юрой на руках вошла Виктория Игнатьевна, передала его Моте и осмотрела меня.

– Ангина, – озвучила она диагноз, – ребёнка срочно надо изолировать. Пойду лекарство поищу.

– Я понянчусь, – озабоченно согласилась Мотя, – странно… не понимаю я Валентина. Пригласил в гости, а жене ничего не сказал!

В полудрёме доносилось, как они вдвоём с Толиком забавлялись с Юрой. В восемь вечера в коридоре раздались шаги.

– О! Гости, – смутился от неожиданности Валентин.

– Ты же приглашал! Или я что-то не так понял? – удивился Толик.

– Всё правильно понял, только забыл я, – растерялся он.

– Мотя, котлеты и суп на кухне. Разогрей, пожалуйста. Валентин, сходи к Виктории Игнатьевне, может, у неё бутылочка найдётся? – распоряжалась я лёжа.

Когда вошёл Валентин, у Моти всё уже было готово. В полубредовом состоянии доносилось щебетание Юры. Он насытился, затих, и я попросила уложить его. Перестала себя контролировать и тоже отключилась.

Неделя прошла в полудрёме-полузабытье. Валентин никуда не исчезал, и мне это приятно. Не беда, что тело ныло, – отдыхала душа, не разъедало мучительно-назойливое: «Где он, где он может быть?»

Но беда не отпускала.

У li-месячного Юры началась вдруг рвота, и меня с ним увезли в больницу. «Колиэнтерит», – услыхала я незнакомое слово.

Светлым пятнышком