Опасная граница - Томас Дж. Барфилд

такую монополию. При нем каждый вождь кочевников имел право устанавливать личные связи с Китаем и принимать участие в даннической системе. Это укрепляло власть местных правителей, которые могли получать ресурсы непосредственно из Китая, не жертвуя своей независимостью.

Китайские чиновники на границе жаловались на эту раздробленность. Иметь дело с одним правителем, таким как Алтан-хан, было гораздо проще, чем с множеством мелких племенных вождей в Ордосе, с каждым из которых нужно было договариваться отдельно. Многие из монгольских правителей имели лишь номинальную власть над племенами в своем регионе. Некоторые неизменно полагали более выгодным нарушать мир. Один из командующих китайскими войсками на границе, контролировавший район Ордоса, направил ко двору доклад, в котором объяснял причины того, почему его округ постоянно испытывает большие трудности:

Племена, кочующие в Хэ-тао, не похожи на тех монголов, которые живут к востоку от реки. На востоке все дела сосредоточены в одних руках. Если мы хотим вступить с их вождем в соглашение, то наши отношения, раз завязавшись, не изменятся и в 30 лет. В отличие от этого, ордосские племена разделены на сорок два отдела, из которых каждый претендует на наибольшее значение и вес… Все население Ордоса составляет несколько десятков тысяч человек, но поскольку оно разделено на сорок два отдела, каждый состоит не более чем из 20003000 человек, а некоторые лишь из 1000–2000 человек. При ведении с ними дела должно разделять их силы и принимать приносимую ими дань. Причем те, кто выразит свое подчинение ранее, должны милостиво приниматься и награждаться, прочих же следует прогонять. При всем том необходимо быть всегда готовыми к войне, дабы они знали, что Китай силен[311].

Несмотря на трудности, мирный договор обеспечил период относительного мира на границе и огромное сокращение военных расходов. Расходы на армию в военных округах Сюаньфу, Датун и Шаньси в 1577 г. составили лишь 20–30 % от расходов, существовавших до заключения договора. Расходы на организацию рынков и прямые выплаты, которые обеспечили мир с тумэтами, составляли лишь 10 % от затрат на содержание пограничных войск в 1580-е гг., хотя по мере того как запросы кочевников росли, объем сберегаемых средств уменьшался[312]. Для китайцев такой договор заключал в себе еще и то преимущество, что уменьшал возможность объединения степи, о чем в свое время заботился Юн-ло, поддерживая многочисленных мелких и жадных степных правителей, которые противились любой централизации. Эта политика была успешной, однако остается непонятным, почему династии Мин потребовалось так много времени, чтобы последовать тем советам, которые уже давно высказывались ее пограничными чиновниками.

Мнения минских политических деятелей по вопросу о выплате дани кочевникам всегда расходились. Как и при предшествующих династиях, даннические миссии являлись легитимным способом предоставления субсидий и товаров северным «варварам». Посланники приносили «дань» (обычно чисто символическую), а в ответ получали богатые дары, щедрое угощение и доступ к доходным рынкам. Китай получал моральное удовлетворение, обращаясь с посланниками так, как будто они прибыли из подчиненных государств. Это позволяло двору выплачивать большие суммы денег, часто просто разорительные, официально не признавая, что он является объектом вымогательства. Таким образом поддерживалась видимость китаецентричного мирового порядка с несравненным и всемогущим императором во главе, в то время как на практике осуществлялся гораздо более гибкий подход. Рациональным зерном этой политики было то, что данническая система и рынки обходились гораздо дешевле и были менее обременительны, чем войны. Еще одно ее редко признаваемое преимущество заключалось в том, что слабая династия всегда могла положиться на военную помощь кочевников при подавлении восстаний или отражении нападений, поскольку кочевники стремились поддерживать выгодный им порядок. Те же, кто был противником даннической системы, указывали на ее дороговизну и утверждали, что дары и возможность торговать просто усиливают врагов Китая. Эти чиновники настаивали либо на агрессивной военной политике, либо на глухой обороне.

Доводы в пользу любого внешнеполитического курса могли подкрепляться ссылками на прецеденты, имевшие место в истории Китая. Династии Хань и Тан, образцовые с точки зрения китайских политиков, на ранних этапах своего существования заключали с кочевниками неблаговидные сделки. Обе они полагались на выплаты в рамках даннической системы и пограничные рынки в целях умиротворения кочевников. Военные кампании в степи в период существования обеих династий были дорогостоящими, непопулярными и быстро сворачивались. Договоры, признающие ценность мирных взаимоотношений с северными кочевыми племенами, приобретали гораздо большее значение по мере того, как династии приходили в упадок. В частности, Тан для сохранения свой власти была вынуждена полагаться на защиту уйгуров.

Ни Хань, ни Тан не пытались следовать пассивной политике самоизоляции, которая стала проводиться после смерти Юн-ло. При ней кочевникам было отказано в возможности торговать и получать субсидии, в то время как китайские войска сдерживали постоянные нападения. А нападения были: династия Мин пережила больше атак, чем любая другая из китайских династий.

Однако Мин отказывалась сотрудничать со степью даже в условиях ухудшения ситуации на границе. Еще более удивительно, что отказ исходил от династии, чьи экономические проблемы и трудности в поддержании вооруженных сил были гораздо большими, чем у Хань и Тан. Китай эпохи Мин никогда напрямую не контролировал северо-восточные и северо-западные пограничные регионы, а после смерти Юн-ло не проводил кампаний в степи. С учетом военных проблем и экономических трудностей встает вопрос: почему династия Мин отказывалась иметь дело со степью, как это делали другие китайские династии?

Ответ, по-видимому, заключается в значительно более остром восприятии минским двором опасности, которую представляли кочевники для Китая. Монгольское завоевание нанесло Китаю такой урон, что оставило после себя в наследство страх, неведомый во времена Хань и Тан. Больше всего Мин опасалась, что кочевники снова вознамерятся завоевать Китай. Династии Хань и Тан также подвергались нападениям номадов, однако они никогда не рассматривали последних как возможных завоевателей Китая. Такое предположение было справедливым: стратегия внешней границы требовала, чтобы кочевники избегали оккупации китайских земель, создавая династии в Китае только после падения в нем централизованной власти. Мин же, напротив, сменила монгольскую династию Юань — единственный образец прямого завоевания степью Китая. После вытеснения Юань из Китая ойраты и восточные монголы вновь обратились к традиционной стратегии сюнну, тюрков и уйгуров. Однако Мин больше не желала рассматривать кочевников как простых вымогателей. Для нее их атаки были предвестниками нового завоевания Китая степью. Особенно большую тревогу вызывало расположение минской столицы в центре беспокойной пограничной области. Это отношение особенно укрепилось после поражения при Туму, поскольку Мин была единственной династией, потерявшей своего императора в сражении со степными племенами.

Кроме того, Мин боялась, что она вероятнее повторит судьбу слабой династии Сун, чем