Женщины Гоголя и его искушения - Максим Валерьевич Акимов

Да, утопия, и что дальше? Какова содержательная составляющая анализа, отталкивающегося от этого верного в общем-то умозаключения. А вот с нею-то как раз проблемы возникали и возникают. И не только проблемы, но и новые искушения.

Был такой литературовед Мочульский, он охарактеризовал «Выбранные…» как «чисто романтическую утопию», сделав при этом довольно любопытный акцент.

Однако на шлейфе серьёзных исследователей-литературоведов оказались и весьма несерьёзные, а подчас одиозные деятели, которые время от времени принимаются говорить всякие глупости (вернее, нечто, замаскированное под «наивные суждения», на самом деле являющееся провокационными вещами).

Бывали случаи, ну скажем, во времена так называемой перестройки, когда смысл гоголевских слов, собранных в «Переписке с друзьями», трактовали так, будто это и не заблуждение Гоголя, и не ошибка, а особая позиция, в которой была своя правота, прозорливо направленная на недопущение всего того, что стало потом коммунистическим «бедствием».

Пользуясь тем, что Гоголь и в самом деле несколько раз в своих текстах употреблял слово «коммунисты» с чётким неодобрением (хотя он не знал основ коммунистической доктрины и не утверждал, что знает, да она в те времена и не оформилась ещё), так вот перестроечные демагоги пытались использовать Гоголя для «борьбы за демократию», точнее говоря – для борьбы с идеями равенства и социального государства, которое спешили демонтировать в конце 1980-х гг. Нам приводили в пример «выбранные» слова Гоголя, убеждая в том, что имущественное неравенство не есть порок общественного устройства и что наличие богатых и бедных – это естественное состояние социума, которое одобрял сам Гоголь. Но любопытнее всего, что «выбранными» словами нас убеждали вновь принять необходимость наличия «хозяина».

Ах, какой это был важный пунктик в перестроечную пору, с каким придыханием произносили слово «хозяин»! Нас убеждали, что нужно отказаться от «химер», порождённых понятиями о социальной справедливости и имущественном равенстве, и доверить всё Хозяину (да, пожалуй, так – с большой буквы). Вот придёт Хозяин и всё как есть наладит по-настоящему, всё при нём заработает, заколосится, не в пример системе уравниловки, говорили нам накануне «гайдаровских реформ».

Новый драматизм ситуации заключался для нас в том, что общество, то есть народные массы, и в первую очередь советские интеллектуалы, не сумели понять зерно и суть той драмы, того казуса, что был разыгран в дихотомии жизни и творчества Гоголя, да и не только его, а всех тех знаковых личностей, которые, являясь нашими предками, оставили нам свой трудный опыт, предоставляя нам право свободы воли и свободы принятия решений. Опыт этот не был до конца осмыслен нами. Сам опыт, а не только творчество великих людей.

Опыт Гоголя был катастрофичен, он погиб в заблуждении, но нам в перестроечную пору подавали его как вариант возможного действия, нам подавали «вторую часть» гоголевского феномена в искажённой, неверной трактовке, а поскольку мы не сподобились, не успели за долгие десятилетия, прошедшие с момента смерти Гоголя, кропотливо и добросовестно обследовать его «другую комнату», то есть ту, вторую часть здания, мы попали в тот же искус, в то же самое заблуждение, от которого Гоголь сошёл с ума.

От нас скрылось главное: Гоголь, пройдя через лабиринт своих замысловатых искушений и мук, всё же сумел совершить тот подвиг, который означал признание неправоты. Он сжёг второй том своей поэмы, который, к сожалению, был пронизан «выбранной» риторикой, то есть содержал ту ошибку, вернее, сумму ошибок, от которых обязан был отречься. В идеале Гоголь должен был исправить их, создать вместо уничтоженного совсем другой текст, но эта задача была уже неосуществима.

Однако главное здесь, главнейшее – Гоголь предпочёл расстаться с рассудком и с самой жизнью, но не навязать своему любимому существу, то есть своему народу, тот неверный путь, ядовитую фальшивку. Он не смог отречься от себя самого, но хотел, очень хотел, жаждал пересилить и перебороть, переделать то, что было не одобрено его гением. Он хотел уйти от всего того, в чём был не прав, но был не в силах совершить это.

А мы, то есть поколения, жившие после Гоголя, не понимали его драму, не сумели понять её до конца и осознать, как и суть многих других жестоко-замысловатых вещей, понимание которых могло бы уберечь нас от совершения роковых ошибок.

Мы спустя многие десятилетия во второй раз в истории вынуждены были пройти период «дикого капитализма», увидеть такую ситуацию, когда появляется «хозяин» и приобретает полную власть над всеми теми, кого (в данном случае) вывели из «системы советской уравниловки» и поместили в статус низших классов. И вот у «хозяев» и у всех тех, кто мечтал бы стать «хозяевами», возникли мечты о «подмосковном имении», о «поместье», то есть обо всём том, что являлось другой крайностью от понятий коммунизма.

Как молоды мы были! Это я о своём поколении, о тех, кто родился в 1970-х гг. Как много в нас было иллюзий, порождённых заблуждениями! О, какими уютными, какими манкими были наши мечты о большом коттедже, а то и шикарном замке на берегу Москвы-реки, где трудоустроено десять человек прислуги! Каким пленительным был искус!

И наше искушение было-таки реализовано, оно должно было оказаться реализованным по полной программе, наказывая за невыученные уроки. Пройдя через него, никто счастливее не стал, поскольку не бывает иначе, ведь в итоге одни попали в золотую клетку, другие оказались за бортом жизни. Потом всё вроде как устаканилось, будто бы сгладилось, комси комса. Мы стали чуть более благополучны. Но ошибка породила новый порок, новое искривление. И мы до сих пор не можем его искоренить.

Сколько ни бейся, но система жизни, где есть богатые и бедные, увы, построена на унижении.

Дело в том, что общество, в котором зависимости между людьми не линейны, не пропорциональны, не может являться гармоничным и счастливым. На современном этапе не может и не должно быть разговора о допустимости ситуации, когда один человек априорно имеет больше власти над другими, только потому, что у него больше денег и «поместье» его богаче. Искривлённые, нелинейные зависимости, да к тому же доходящие до абсурда, и порождают всё то, что мы, казалось бы, проклинали, громя «проклятый совок», то есть волюнтаризм и самовластье отдельных персон, использующих социум в своих эгоистических интересах.

Но когда уже утвердилась, когда существует та «барственная» ситуация, как нынешний горе-капитализм, при котором общественные роли распределены между обладающими большими состояниями «хозяевами положения» и теми, кто находится ниже их в социальной иерархии, то её трудно менять в корне, трудно добиваться принципиальной трансформации. Вот и Гоголь никак не