Многая лета - Ирина Анатольевна Богданова

— Я с недавних пор тоже верю.

Прощаясь, он серьёзно взглянул ей в глаза:

— Настя, скажите прямо, у вас есть семья?

— Конечно! — Выражение его лица на миг стало беспомощным, и она с радостью перечислила: — У меня есть родители, сестра и брат. А у вас?

— А я, знаете ли, из беспризорников, потому один как перст. — Он снял с головы ушанку, обнажив коротко стриженную голову.

— Что вы, Илья, такой холод! Немедленно наденьте!

Скрывая смущение, он нахлобучил шапку низко на лоб и протянул Насте руку для прощания:

— Вы разрешите мне вас навещать?

Солнечный луч, пробившийся через заиндевевшее стекло на двери, лёг ей под ноги. Она наступила ногой на золотую полоску света и уверенно сказала:

— Буду ждать. Главное — постарайтесь остаться в живых.

* * *

Март 1942 года. Далеко от Ленинграда.

«Дорогие мама и сестрёнки!

Ваш любимец Волька жив, здоров и довольно упитан, так что не беспокойтесь о моём здоровье! День и ночь занимаемся строевой подготовкой. У нас тихо, по улицам бродят ишаки, а за дувалами кричат петухи и квохчут куры. На улицах появилось много эвакуированных, довелось встречать и ленинградцев. От их рассказов о блокаде сжимается сердце и хочется скорее оказаться на фронте и мстить, мстить, мстить! Мамочка, дорогая, я всей душой надеюсь, что ты и Капа с Настей сумеете выжить в сплошном кошмаре огня и голода. И главное, не смейте переживать за меня. Даю торжественное обещание вернуться домой с победой! Мне почему-то кажется, что победа придёт обязательно весной вместе с хорошей погодой и первыми цветами. Давайте всей семьёй дружно будем в это верить, и тогда всё сбудется!

Мама, ты помнишь нашу поездку к бабушке на Чёрное море? В последнее время я часто вспоминаю Кавказ и твёрдо знаю, что враг не должен любоваться красотой наших гор.

Обязательно передавайте от меня привет папе. Думаю о нём каждый день. Жаль, что неизвестен адрес его полевой почты, черкнул бы ему пару строк.

Целую вас всех, мои дорогие, больше писать нет времени — пора в строй. Держитесь! Не поддавайтесь унынию! Помните, как папа говорил, что всегда надо видеть радугу на горизонте!

Всегда ваш сын и брат».

Фаина поцеловала бесценный треугольничек и прижала к груди. Долго же письмо добиралось из Средней Азии в блокадный город! Хитрец Володя, догадался, как рассказать, куда переводят их соединение, ведь никакой бабушки, тем более на Чёрном море, и в помине нет. Она меньше бы удивилась весточке от настоящей бабушки из Парижа, хотя та и ведать не ведает о внуке. Значит, Южный фронт…

Сейчас сводки Информбюро сообщали, что враг рвётся к нефтяным скважинам, к топливу для своих танков и машин — значит, бои там будут страшные и много бойцов поляжет в безымянные могилы. Господи, спаси и сохрани!

* * *

На своём посту начальника домового хозяйства Фаина сражалась как могла, отбивая атаки смертельного холода и голода. В бомбоубежище был организован обогревательный пункт с горячим кипятком, по квартирам ходили дежурные и проверяли, нет ли покойников. Отопление и канализация не работали, света не было. Дежурства группы самозащиты прекратились без приказа: вода в бочках превратилась в лёд, а песок смёрзся на камень.

Тех, кто остался один, Фаина уговорила съехаться вместе ради экономии топлива. Таких добровольных коммун получилось пять, и люди там пока держались, хотя и из последних сил.

Жужжа ручным фонариком, Фаина кое-как спустилась с обледеневшей лестницы и порадовалась жидкой полосе рассвета над крышей дома. В феврале день начинал прибавляться, и в шесть часов утра уже можно было добрести до булочной засветло, не рискуя упасть в сугроб, с тем чтобы больше никогда не подняться — обессиленные люди замерзали на морозе мгновенно. У неё до такой степени опухли ноги, что пришлось разрезать голенища валенок, но всё равно день сегодня чудесный: одиннадцатое февраля, прибавка нормы хлеба. С сегодняшнего дня рабочим полагается пятьсот граммов, служащим четыреста, а детям триста! Дорога жизни через Ладогу работала в полную силу, и защищал её смешной рыжий Тишка — Тихон Кобылкин, её зять, а значит, в каждой буханке хлеба есть малая крошечка вклада их семьи в общую победу над смертью. То здесь, то там слышалось тяжёлое шарканье ног, которые шли в одном направлении — к булочной. До открытия оставалось ещё два часа, а хвост уже длинный.

Фаина поплотнее запахнула пальто, под которым ухитрилась укутаться платком крест-накрест, и подняла воротник. Главное — не потерять карточки. Заученным жестом она проверила внутренний карман, застёгнутый на булавку, и сунула руки в рукава. Слава Богу, что Настюша и Капа на казарменном положении и им не приходится по полдня выстаивать за кусочком хлеба. Хоть и скудно кормят в столовых, но всё же вскладчину легче выжить, чем одному.

Над молчаливой очередью клубился пар от дыхания. Люди переминались с ноги на ногу, жались друг к другу в надежде на толику тепла от соседа. Где-то далеко, в противоположном конце улицы, протарахтел грузовик, и очередь заволновалась: хлеб, хлеб везут. Но звук мотора затих, и люди снова погрузились в оцепенение.

— Хоть и прибавили хлеба, а всё одно к весне поумираем, — раздражённо сказал старик со сгорбленной спиной, — останутся одни спекулянты, да начальство. Им любая осада нипочём.

— Ты, дед, погоди умирать. Сегодня хлебушка прибавили, завтра крупки подкинут, послезавтра сахарку подвезут: как-нибудь выдюжим, — возразила костлявая старуха в дворницком тулупе. Она была настолько худа, что скулы казались натянутыми на уши.

— Какой я тебе дед? — буркнул старик. — На себя погляди, молодуха. Я тебя небось лет на десять моложе.

— Нынче мы все старики, — сказал кто-то, и над очередью снова повисло молчание.

С каждой минутой хвост очереди удлинялся, достигнув перекрёстка на улице Правды. Какая-то женщина пришла с грудным ребёнком, завёрнутым в несколько одеял, и встала с ним в конец очереди.

— Не могу дома оставить, крысы съедят, — сказала она, не обращаясь ни к кому.

«Надо бы её пропустить вперёд», — подумала Фаина, но не сдвинулась с места, потому что от холода свело все внутренности. Ребёнок в кульке тихонько вякнул, словно котёнок, и вдруг из середины очереди отделилась высокая женщина и властно сказала:

— Гражданка с ребёнком, проходите вперёд.

— У нас небось тоже дети! — зло выкрикнул женский голос.

— Будете держать детей на руках, — и вас пропустим, — парировала женщина. — Мы же советские люди, правда? — Она пристально оглядела очередь, встретилась глазами с Фаиной и внезапно охнула. — Фаина Михайловна, вы?

Женщина, пропустившая