Секретная зона: Исповедь генерального конструктора - Григорий Васильевич Кисунько

системы «А» из двух вариантов станций дальнего обнаружения участвовала только станция «Дунай-2» главного конструктора Сосульникова Владимира Пантелеймоновича. С августа 1958 года велись пробные и настроечные проводки ракет Р-2, Р-5 и Р-12. В конце июня 1960 года была назначена первая совместная проводка станцией «Дунай-2» и тремя РТН.

Я знал, что на станции «Дунай-2» процесс сопровождения целей зависит от некоторых действий оператора, и очень опасался, что он может нас подвести. Не исключались и неисправности и разгильдяйство. Поэтому я решил подстраховаться: если по данным «Дуная» не будет целеуказаний на РТН, то ЭВМ должна выдавать целеуказания по условной (теоретической) цели с траекторией, соответствующей запущенной на нас ракете. В процессе проводки «Дунай-2» оправдал мои опасения.

В конце работы Сосульников начал по телефону извиняться и оправдываться, что сорвал нам работу, но еще более огорчился, когда узнал, что обошлись без него. Так или иначе, но в конце октября мы раздельно отработали оба режима: и БРУЦ и БРУП. Теперь можно было переходить к пускам реальных противоракет по реальным баллистическим ракетам. Первый такой пуск был назначен на 5 ноября 1960 года. Однако он оказался аварийным для ракеты Р-5, запущенной в качестве мишени.

Первая комплексная работа системы «А» с перехватом ракеты Р-5 противоракетой В-1000 прошла 24 ноября 1960 года и была вполне успешной. Все средства системы сработали нормально, цель была перехвачена противоракетой в пределах радиуса поражения осколочно-фугасной боевой частью противоракеты, и я пожалел, что к данному пуску боевая часть этого типа у нас еще не была готова.

Но это всполошило наших недоброжелателей, рассчитывавших на пшиковый финал работ по системе «А». Теперь и ежу стало понятно, что еще один такой пуск, но с боевой частью К. Козорезова, — и баллистическая ракета будет сбита. И тогда — пусть еще кто-нибудь скажет, что СКБ-30 — детский сад! В этой обстановке мои «заклятые друзья» решились на крайнюю меру по разгрому СКБ-30 под прикрытием модного знамени Челомея.

Прежде всего, был издан приказ министра о назначении А. А. Расплетина генеральным конструктором КБ-1 по тематике Челомея, а в связи с этим приказом было назначено заседание парткома. После прочтения приказа выступил зам Расплетина по СКБ-31 А. В. Пивоваров с предложением: иметь в КБ-1 единого генерального конструктора; учитывая сложность тематики Челомея, назначить на эту должность А. А. Расплетина; заместителем генерального конструктора КБ-1 назначить Г. В. Кисунько.

При этом оба эти лица должны отвечать за всю тематику КБ-1. Я, конечно же, не мог согласиться с тем, чтобы А. А. Расплетину по решению парткома было дано право командовать тематикой ПРО, которая поручена мне ЦК и правительством как генеральному конструктору. В ответ заранее подготовленные лица предложили квалифицировать мою позицию как «антипартийную фракционную групповщину».

Это был более чем странный спектакль, в котором главное действующее лицо не проронило ни слова, а только благосклонно выслушивало, очи долу скромно опустив, заранее обговоренные, а теперь якобы идущие от научно-партийного актива требования о возведении его в сан «сверхгенерального» над необъятным для любого смертного множеством разработок систем управляемого ракетного оружия: «земля-воздух», «воздух-воздух», «воздух-море», «берег-море», ПРО, противотанковые комплексы, космические системы (пока еще даже не ясно какие).

В этой необъятности заключался величайший абсурд, независимо от того, кто бы ни выступал претендентом на роль «сверхгенерального» дилетанта. Во всяком случае, лично я, как генеральный конструктор по тематике ПРО, не сказал бы, что мне хватает 24 часов с сутки на эту тематику, и тем более не смог бы выделить из них какую-то часть суток на другую тематику в качестве зама генерального конструктора КБ-1.

Тем не менее, «идя навстречу мнению парткома», министр узаконил его своим приказом и, кроме того, наделил генерального конструктора КБ-1 и его заместителя высшими административными полномочиями: Расплетин стал еще и ответственным руководителем КБ-1, а я — первым заместителем ответственного руководителя КБ-1; начальник КБ-1 В. П. Чижов стал также и заместителем ответственного руководителя КБ-1; главным инженером КБ-1 был назначен А. В. Пивоваров, а исполняющий эту должность В. П. Шишов — начальником СКБ-30 (переименованного в ОКБ), то есть вместо меня в связи с моим «повышением». При этом из СКБ-30 в прямое подчинение руководству предприятия было выведено подразделение по вычислительной технике.

В КБ-1 фактически образовалась дурацкая административная структура, в которой поди разберись, кто кому дядя. И все это для того, чтобы изолировать меня от ОКБ-30 и тем самым парализовать мою деятельность как генерального конструктора ПРО. Это был сговор, разыгранный под флагом тематики Челомея в расчете на то, что противодействовать ему никто не станет, учитывая особое положение Челомея в близком окружении Н. С. Хрущева. И в самом деле: мои попытки апеллировать в военно-промышленную комиссию на весь этот произвол закончились тем, что мне посоветовали быть поаккуратнее и не идти на конфликт с министром.

Но в этом балагане был еще один примечательный нюанс, касающийся СКБ-41, в котором задолго до «челомеевской» реорганизации КБ-1 велись разработки по заданиям Челомея по тематике ИС и по спутниковой разведке. Теперь же главному конструктору ОКБ-41, возглавлявшему эти работы, по существу, отводилась роль тягловой лошади, на которой будет пахать новоявленный «генеральный конструктор КБ-1 по тематике Челомея». Поистине — на чужом горбу в рай! Для меня же дело оборачивалось таким образом, что надо было срочно возвращаться на полигон, чтобы успеть довести до конца начатые по системе «А» комплексные работы, пока не растащили ОКБ-30 на какую-нибудь «задачу номер один» по этой же тематике.

В этот мой заезд на полигон у меня появились, кроме прямых дел по системе «А», новые заботы, как первого заместителя ответственного руководителя КБ-1. Мне позвонил Расплетин и попросил посодействовать его ребятам из ОКБ-31 (теперь уже возглавляемого Бункиным) в решении некоторых хозяйственно-бытовых вопросов со стороны командования полигона. Я вызвал к себе ответственного представителя ОКБ-31, спросил, какие у него вопросы к полигону. Выяснилось, что нужно закрепить за бригадой ОКБ-31 газик. Я попросил начальника полигона выделить автомашину, но проследить за ее использованием.

На второй день машину, возвращавшуюся из Сары-Шагана, остановили на КПП. Она оказалась загруженной ящиками водки, в связи с чем выделение машины бригаде ОКБ-31 было отменено, но мне никто не жаловался. Я тоже помалкивал, будто ничего об этом не знаю.

«Наш дед» — замминистра Василий Андреевич Шаршавин в этой своей должности перемещался синхронно с перемещением КБ-1 и при «совнархозовской» реорганизации — из Миноборонпрома в Госкомитет по авиационной технике, и при переходе в 1960 году в Госкомитет по радиоэлектронике, оставаясь при этом курирующим замминистра по тематическим разработкам КБ-1. Тем самым он вместе с