Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

Вот как Макдональд объяснил случившееся в донесении военному министру: «Я покинул Лион или, вернее сказать, ускользнул оттуда, после того как стал свидетелем отложения всего гарнизона, который перешёл под знамёна Наполеона с кликами «Да здравствует император!», кликами, которые подхватывались от предместья Гильотьер до лионской набережной массою народа, толпившегося на обоих берегах Роны»[1566].

Да, именно так — не только весь гарнизон Лиона, но и все жители города с энтузиазмом перешли от Бурбонов к Наполеону. Император вступил в Лион 10 марта — как и ранее в Гренобль, около 19 часов. Его встречали местные офицеры и генералы всех рангов, включая Брайе, который занимал должность командующего Лионским военным округом. Но с наибольшим воодушевлением приветствовали императора жители города. Л.-Ж. Маршан вспоминал: «Невозможно представить себе всю эту толпу людей, включая детей и стариков, бегущих на мосты и набережные с риском быть при этом задавленными. Каждый хотел видеть его, слышать его, быть уверенным в том, что это действительно он, а не какая-то иллюзия»[1567]. «Все мосты, набережные, все улицы были полны людей, мужчин, женщин, стариков и детей, — вторит Маршану другой очевидец, П.А.Э. Флери де Шабулон, следовавший в свите за Наполеоном. — Царило чистейшее безумие. Непрерывные оглушительные крики «Да здравствует император!» часами гремели вокруг»[1568]. Когда Наполеон занял апартаменты местного архиепископа, все трое суток, пока он оставался в Лионе, под окнами его резиденции стояла, не расходясь, 20-тысячная (!) толпа горожан, оглашая (а может быть, и оглушая?) целые кварталы раскатами своего приветственного грома»[1569]. «Как ни была велика самоуверенность Наполеона, — комментирует эти сцены Е.В. Тарле, — но подобных неслыханных триумфов он, судя по вырвавшимся у него словам, всё-таки не ожидал»[1570].

По отношению к роялистам народ в Лионе проявил больше ненависти и агрессии, чем где-либо раньше, включая Гренобль. Вот что писал Анри Гуссе в одной из глав знаменитой «Истории XIX века» под редакцией Эрнеста Лависса и Альфреда Рамбо: «Рабочие останавливались перед домами роялистов и камнями выбивали окна. На площади Белькур разгромлено было кафе Бурбон, известное, как место сборищ эмигрантов <…>. Крики «Да здравствует император!» перемешивались с такими возгласами: «Смерть роялистам! На эшафот Бурбонов!» «Можно было подумать, что мы опять накануне 1793 года», — говорил один офицер»[1571].

11 марта Наполеон принял на той самой площади Белькур (главной в Лионе) парад войск местного гарнизона. «Его Величество, — вспоминал Л.-Ж. Маршан, — с удовольствием вновь посетил эту площадь, которую он 15 лет назад восстановил из руин, заложив первый камень»[1572]. В тот же день император принимал в своей резиденции глав муниципальной власти, промышленных корпораций и Национальной гвардии, а 13-го подписал несколько исторических декретов. Главный из них — о низложении с французского трона Бурбонов — ставил режим феодальной Реставрации вне закона. Ряд других декретов отменял Хартию Людовика XVIII, белое знамя (восстанавливалось трёхцветное), дворянские титулы и все награждения орденом Почётного легиона от имени короля, смещал всех офицеров, генералов и судей, назначенных Бурбонами, и объявлял подлежащими изгнанию всех эмигрантов, возвратившихся после апреля 1814 г.[1573] Таким образом, в Лионе Наполеон формально уже восстанавливал свою власть над страной. Местным властям он заявил: «Я пришёл, чтобы защитить и отстоять ценности, рождённые революцией <…>. В отличие от Людовика XVIII я не хочу даровать хартию, которую можно отнять. Хочу дать Франции нерушимую конституцию, которая была бы деянием народа и моим»[1574].

13 марта Наполеон выступил из Лиона в поход на Париж. Текст его прощального обращения к жителям города заканчивался фразой, которая растрогала их: «Народ Лиона, я люблю тебя!»[1575] Дальше всё пошло, как в сказке. К Парижу император повёл уже, по данным Д. Вильпена, «почти 20 тыс.» солдат[1576]. В следующие два дня к ним присоединились 40 тыс. крестьян, собравшихся из соседних деревень[1577]. 16 марта первый секретарь русской миссии в Париже П.С. Бутягин с тревогой сообщал в Петербург: «Наполеон движется на Париж с революционными факелами, на его стороне низы народа и армия»[1578]. Именно в тот день на цоколе Вандомской колонны появился большой, написанный от руки плакат: «Наполеон — Людовику XVIII. Король, брат мой, не посылай мне больше солдат, их у меня достаточно!»[1579]

Обратимся теперь к тому, как чувствовали и вели себя тогда в Париже роялисты, королевский двор и лично сам Людовик XVIII. Поначалу король, как только узнал о высадке Наполеона в бухте Жуан, петушился в полной уверенности, что авантюра Бонапарта обречена на мгновенный провал. 6 марта он обнародовал «Королевский ордонанс», который вскоре же станет темой для антироялистских анекдотов. В четырёх статьях ордонанса Наполеон был объявлен «изменником и бунтовщиком»: «Всем губернаторам, военным командирам, национальной гвардии, гражданским властям и даже простым гражданам предписывается содействовать погоне за ним, арестовать его и незамедлительно предать военному суду»; «таким же образом должны быть наказаны <…> все военные и все служащие всех рангов, которые сопровождали Бонапарта или следовали за ним во время его вторжения на французскую территорию», а «также те, кто речами, плакатами или прокламациями выразил своё участие или подстрекал граждан принять участие в бунте»[1580].

Однако, по мере того как Наполеон совершал свой орлиный полёт от бухты Жуан[1581] к Греноблю и от Гренобля к Лиону, а войска, которые, высылались против него, полк за полком, дивизия за дивизией, переходили к нему, Бурбоны стали паниковать. В Париже «дрожали от страха и толстый король, и его тощий двор», а рядовые роялисты «прятались по щелям, торопливо срывая с себя белые кокарды»[1582]. Король попытался было наладить отпор «изменнику и бунтовщику» военной силой: заменил военного министра Сульта (который лишь недавно сменил на этом посту Дюпона) герцогом и пэром А.Ж.Г. Кларком и призвал под знамёна Бурбонов 100 тыс. военнослужащих, находившихся в отставке и в отпусках. Но и Кларк за девять дней своего министерства (с 11 до 20 марта) ничего изменить не мог, а из 100 тыс. призывников «явились только шесть (!! — Н.Т.) человек»[1583].

После того как Лион без сопротивления пал к ногам Наполеона, idée fixe для королевского двора стало — бежать: «Бежать без оглядки от смертельной опасности, бежать от Венсенского рва, где гниёт труп герцога Энгиенского. Столпотворение в умах было невообразимое»[1584]. Но поскольку для Людовика Желанного такое