Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

что подумалось, не рухнут ли потолки. Мне почудилось, что я присутствую при воскрешении Христа. В самом деле, после сыгранной им необыкновенной роли, после несчастий, в скорбное течение которых словно бы вмешалось небо, чудесное его возвращение окончательно делало из этого человека почти что Бога»[1607]. Другой очевидец этой сцены генеральный директор почт граф Антуан-Мари Лавалетт — один из самых преданных «фанатов» Наполеона и в некотором смысле его родственник (был женат на племяннице Жозефины Эмилии Богарне) — вспоминал: «Глаза мои были полны слёз, и я как в бреду повторял: «Как?! — это вы! Это вы! Наконец-то это вы!»»[1608]. Такова была, по впечатлению классика французской литературы П.Ж. Беранже, «околдовывающая сила этого последнего чуда великого человека»[1609].

Уединившись от ликующих масс народа в свои покои, Наполеон встретился там «с лучшим связующим звеном из прошлого — Гортензией. Она была в чёрном, поскольку носила траур по Жозефине»[1610]. Наполеон принял любимую и любящую его падчерицу в объятья, и они долго оставались одни, расспрашивая друг друга и отвечая друг другу на вопросы. Кстати, Гортензия рассказывала Наполеону, что Александр I «сделал много для Парижа: без него англичане ограбили бы нашу столицу, а пруссаки сожгли бы её». Император грустно улыбнулся: «Если бы я не был Наполеоном, то желал бы быть Александром»[1611].

Так закончился этот «полёт орла». За 20 дней, которые потребовались Наполеону для того, чтобы без единого выстрела и без капли крови отвоевать себе всю Францию, он прошёл по маршруту, нормально рассчитанному на 40-дневный поход. Эмиль Людвиг подбором цитат наглядно показал, как стремительно в те дни менялась реакция официальной прессы на орлиный полёт Наполеона от побережья к столице Франции. «Изверг рода человеческого улизнул из ссылки… Корсиканский оборотень высадился под Канном… Чудовище добралось до Гренобля… Тиран был в Лионе… Узурпатор решился идти к столице… Бонапарт никогда не дойдёт до Парижа… Завтра Наполеон будет у городских стен… Его Величество император прибыл в Фонтенбло»[1612].

Историки разных стран правомерно считают осуществлённый Наполеоном «полёт орла» его «самым замечательным» достижением, «самой прекрасной победой»[1613]. «Надо было обладать смелостью, решимостью Наполеона, — подчёркивал А.3. Манфред, — его умением дерзать, его политическим глазомером, чтобы рискнуть на беспримерное предприятие и достичь успеха»[1614]. Скажу проще: надо было быть Наполеоном. Не забудем, что сотворил в 1815 г. своё «второе пришествие» тот самый Наполеон, который в 1806 г. уничтожил фактически все вооружённые силы Пруссии за один день, в двух сражениях 14 октября — при Иене и Ауэрштедте. Не зря сам Наполеон в изгнании на острове Святой Елены, подытоживая свой жизненный путь, признает: «Лучшее время всей моей жизни — это поход из Канна в Париж»[1615].

Чем же объяснить столь бурный взрыв весной 1815 г. общенародной любви к властолюбцу, деспоту и агрессору, каковым в той или иной мере был Наполеон? Объяснение только одно: Наполеон стал желанным для Франции не сам по себе, а как альтернатива Бурбонам, как гарант от возвращения страны в дореволюционную, феодальную быль. Хорошо сказал об этом Стендаль: для народных масс «Наполеон воплощал не своё собственное правление, а правление, противоположное тому, которое установили Бурбоны»[1616]. В результате Франция пережила тогда, по определению А.3. Манфреда, «своеобразную буржуазную революцию»[1617], специфическую особенность которой французские историки справедливо усматривают в следующем: «Революция 1815 года — это народное движение, поддержанное армией»[1618].

Сам Наполеон в те же мартовские дни 1815 г. точно определил смысл и секрет своего триумфа: «Революция 20 марта совершилась без заговора и предательств <…>. Народ и армия привели меня в Париж <…>. Народу и армии я обязан всем»[1619]. Такое признание побуждало его вознаградить народ и армию самыми желанными для них благами — миром и спокойствием.

Так начались знаменитые «Сто дней» Наполеона.

2. Обновлённая империя против 7-й коалиции

Весной 1815 г. Наполеон был популярен во Франции, в народе, в армии как никогда. Все дни после 20 марта народные массы повсюду (особенно в Париже) бурно выражали своё доверие императору. Ж. Фуше опасливо констатировал возрастающее влияние «черни». О том же сообщали, как подметил А.3. Манфред, даже российские газеты: «Всякая сволочь толпится теперь в Тюильрийском саду и вызывает к себе нередко Бонапарта, к коему прежде и подступиться не осмеливались»[1620]. В такой ситуации — можно сказать, при всенародной поддержке — Наполеон проводил (насколько последовательно, мы ещё увидим) новый курс своей внутренней и внешней политики.

Первым делом вернувший себе трон император предложил европейским державам — Англии, России, Австрии, Пруссии — заключить мир на условиях status quo. Он торжественно заявил, что отказывается от всех претензий к кому бы то ни было: «Франции ничего не нужно — ей необходим только мир»[1621]. «Был ли он искренен? — задавался таким вопросом Антонен Дебидур и сам себе отвечал: — Может быть»[1622]. Бесспорно одно: Наполеон очень надеялся, что его предложение будет принято, ибо вновь объединиться против него коалиционеры не смогут. Дело в том, что Людовик XVIII, в спешке бежав из Тюильри, забыл у себя в кабинете (вместе с домашними тапками) изготовленный для него экземпляр секретного договора от 3 января 1815 г. между Англией, Австрией и Францией против России и Пруссии. Наполеон сразу же отправил заверенную копию этого документа с секретарём российской миссии в Париже П.С. Бутягиным в Петербург и Вену. Александр I принял Бутягина 8 апреля. Прочитав документ, царь был потрясён не меньше, чем того ожидал Наполеон, однако результат потрясения оказался прямо противоположным надеждам Наполеона.

Вот как последовавшая далее трагикомическая сцена запечатлена в научной литературе — со слов очевидца, прусского барона Г.Ф.К. Штейна, который был довереннейшим лицом Александра I. Самодержец всея Руси пригласил к себе князя Меттерниха, показал ему бумагу и осведомился: «Известен ли вам этот документ?» Австрийский лидер, слывший первым лгуном в Европе, от неожиданности даже не нашёлся (пожалуй, впервые в жизни), что солгать. «Пока мы оба живы, — после долгой паузы сказал ему Александр, — об этом предмете не должно быть между нами ни слова. Теперь нам предстоят другие заботы. Наполеон возвратился. Наш союз ныне должен быть крепче, нежели когда-либо!» С этими словами царь бросил документ в камин[1623].

Три обстоятельства, которые Наполеон не мог учесть, отправляя Александру I текст договора от 3