Распад - Ак-патр Алибабаевич Чугашвили

Я сплёвываю на пол, и сажусь за свой стол, понимая, что сегодня остался без обеда. Пока все жуют, я медленно наливаюсь тяжёлой злобой, сука нерусская, из – за тебя мне не жрать теперь, что ли? Я встаю из – за стола, старшина лениво спрашивает – куда собрался?

– Пойду на кухню, тарелку возьму.

Прохожу на кухню, к окну раздачи посуды, азиата там нет, иду дальше, и у мойки, там, где расположены четыре огромных раковины с мутной от жира водой, вижу напевающего что – то вполголоса солдата.

– Слышь, ты! Где этот нерусский, который тут посуду мыл?

Солдат оборачивается, и оказывается Лошариком, тем самым, который и привёл азиата в мою жизнь. Лошарик заискивающе улыбается – тебе чего, зёма?

– Я тебе не зёма, пидор вонючий.

– Не надо нервничать…

– Узнаёшь меня?

– Ннет, а мы чё, знакомы?

– Ага, я тебе клешню отказался пожать, и ты, сука трусливая, за старшими сбегал.

– Не помню такого, ты меня с кем – то перепутал, зёма.

– Да похуй, помню – не помню, щас я тебя суку, рвать буду.

– Братишка, ты чего? Я тебя не знаю, не надо…

Лошарик хватает разделочную доску, и бросается на меня, широко разинув рот – аааа! Я делаю уклон, и выбрасываю, правый боковой, Лошарик отлетает к раковине, я бью его ногой в лицо, вкладываясь в удар, слышен приятный хруст, по лицу Лошарика течёт кровь, я поднимаю его за воротник, и окунаю головой в раковину с мутной водой, он начинает трепыхаться, отчаянно дёргая руками и ногами, я держу его долго, убедившись в том, что пару литров он выпил, отпускаю руки. Тело падает на пол с громким стуком, его бурно рвёт, сгустки крови, остатки полупереваренной пищи – всё это льётся на грудь, он громко втягивает воздух, хрипит, и вдруг начинает тихонько плакать – сукааа, сколько можно, когда это кончится! Все меня чмырят, и деды, и черпаки, а теперь и ты…Я так больше не могу…чего я вам всем сделал,… не могу терпеть больше…

Я подхожу ближе, легонько тыкаю его носком сапога в висок, он послушно заваливается на бок, словно неживой, я ставлю ногу на голову таким образом, чтобы давить каблуком на ухо, нажимаю посильнее, вызывая крик боли – как зовут этого азиата?

– Бату.

– Так и зовут?

– Нет, у него какое – то длинное имя, Эрдэна…бат, не выговоришь короче, все зовут Бату.

– Сколько он прослужил?

– Черпак.

– Он что – реально крутой?

– Да, он боец, резкий, быстрый, тебя уделает…

– Посмотрим.

Я смачно, с удовольствием плюю Лошарику в лицо, и выхожу с кухни. Старшина недоумённо смотрит – где тарелка?

– И так полегчало.

– Ну и ладно, рота! Закончить приём пищи!

Старые неторопливо доедают, перебрасываясь репликами, молодые вскакивают, и выбегают из столовой, дожёвывая на ходу. Старшина настроен благодушно – ты (он показывает на меня) – песню, запевай!

– Взвейтесь соколы орлами, полно горе горевать!

Рота подхватывает – то ли дело под шатрами, в поле лагерем стоять!

Когда до казармы остаётся несколько метров, Бейвнос тем же благодушным тоном замечает – отставить! Последние ряды не поют. Круугом!

Мы возвращаемся к столовой, и проходим путь заново, на середине плаца старшина заворачивает нас вновь – не в ногу идёте! Пять раз, прогнав роту туда – обратно, он разрешает войти в казарму. Мы быстро поднимаемся по лестнице, идущий за мной маленький, коренастый Мамчик судорожно жуёт горбушку – э, алё! Не наедаешься? В столовой времени не хватает?

Филя радостно, и многообещающе улыбается Мамчику, и орёт – дневальный! Беги в столовую, принеси буханку чёрного. Мамчика ставят к стене, он ещё не понял – в чём именно он виноват, жалко улыбается побледневшими губами – ребят, вы чего? Я.. просто не успел…времени не хватило… не привык так быстро…Деды рассаживаются на табуретках в ожидании шоу, обстановка напоминает кинотеатр – зрители в нетерпении ожидают начала сеанса. Дневальный приносит буханку чёрного – свежего не было, дали какую – то чёрствую…

– Так даже лучше.

Филя протягивает буханку Мамчику – на, ешь.

– Да я не хочу больше, я наелся…

– Я не спрашивал тебя, хочешь ты или нет, ешь!

– Да я…

– Жри сука!

Филя хватает хлеб, и запихивает его в рот Мамчику, тот начинает жевать чёрствую корку, и когда он совершает первое глотательное движение, Филя молниеносно бьёт его в грудь, Мамчик падает на пол, из открытого рта вываливаются куски непрожёванного хлеба – встать! Быстро! Мамчик с трудом встаёт на карачки – быстрее! Подними хлеб. Тебя салобона, что, не учили – хлеб всему голова! Поднимай всё, до последней крошки, ешь! Мамчик растерянно смотрит на Филю – ну? Быстро! Поднимай с пола! Жуй!

Дрожащими руками Мамчик собирает полу прожёванные куски с пола, и растерянно замирает – вдруг это уже всё? Шутка закончилась, и урок усвоен.

– Ешь!

– Ребят, я всё понял, я больше не буду, я…

Филя хватает Мамчика за уголки рта, и с усилием растягивает их в стороны, словно шлем – маску противогаза, Мамчик привстал на цыпочки, и (судя по посиневшим губам и бледному лицу) он готов потерять сознание.

– Пиня! Загружай!

Пиночет хватает хлебную массу с пола, и запихивает в рот плачущему Мамчику, Филя отпускает бедолагу, даёт ему пожевать, и вновь наносит удар в грудь, хлебная кашица вываливается из полуоткрытого рта, Мамчик сгибается пополам, Филя выпрямляет его апперкотом, тот валится на пол. Филя ждёт несколько секунд – встать! Быстрее! Мамчик с усилием поднимается, Филя ласково поглаживает его по щекам – больно? Ну, ничего, ничего, осталось чуть – чуть потерпеть, ты же у нас молодчинка, так ведь?

– Тттак…

– Ну, вот видишь, как всё здорово!

Быстрый удар в грудину вновь валит Мамчика с ног, он хрипит на полу, с трудом выкашливая клейкую массу, глаза вылезают из орбит, синие губы беззвучно открываются в попытке вдохнуть воздуха.

– Вы – солобоны тупые, должны усвоить – из столовой ничего не выносить! Есть только за столом, никаких горбушек, корок, сухарей, ничего!

Филя присел рядом с Мамчиком – что сучонок, не наедаешься?

– Ннет, наедаюсь…

– Вот и славно, давай прибери за собой, развёл тут свинарник.

– Сходить за шваброй?

– Чего? За какой шваброй? Ротиком поработай.

– Ты чего? Шутишь? Чего я тебе сделал? За что ты так со мной?

– Ты – крыса ебаная, позоришь нашу роту, таскаешь куски из столовой…

– Я же не знал, я больше не буду…

– Теперь знаешь, давай дохлёбывай и уёбывай.

Мамчик встаёт на карачки – не буду…