Метамодернизм. Будущее теории - Jason Storm

случайно сведенным вместе с антиреализмом или реализмом - это явно распутать хотя бы часть конфликта; и, что более важно, я хочу предложить лучшее представление о том, что значит называть что-то "реальным". Переоценка семантики "реального" позволит нам понять другую ключевую оппозицию в гуманитарных науках - а именно, оппозицию между реальностью и социальным конструированием. Реальные вещи часто предполагаются независимыми от разума, в то время как социально сконструированные вещи предполагаются независимыми от разума. Но, как ни странно, важнейшее понятие зависимости от разума в значительной степени избежало серьезного изучения. В этой главе я исправляю ситуацию.

Ученые в области гуманитарных наук, которые считают себя реалистами или антиреалистами, захотят узнать, почему им лучше избегать подобных привязанностей. Таким образом, проект будет развиваться в режиме метамодерна, который, как я хочу предположить, является диалектическим, преодолевая предполагаемую оппозицию, после чего он покажет преимущества такого рода философского движения. Ученые, которые предполагают несовместимость между реальным и социально структурированным или реальным и зависящим от разума, захотят узнать, что это предположение непоследовательно. Ученые, которые уже утверждали, что нечто может быть одновременно реальным и социально сконструированным, получат пользу от того, что в этой главе будет сформулировано более сложное понятие реального.

Реализм как сциентизм

В своей самой известной работе Томас Кун утверждал, что когда господствующая парадигма начинает рушиться, ученые начинают обращаться к философии, к которой они обычно относятся с пренебрежением.2 Кажется, что только столкнувшись с накапливающимися аномалиями и углубляющимся чувством кризиса, ученые начинают всерьез воспринимать работу своих более гуманистически настроенных коллег. Но наблюдение Куна можно с тем же успехом переиначить, поскольку, когда гуманистические дисциплины находятся в состоянии парадигмального коллапса, они часто ссылаются на естественные науки. Разумеется, существуют хорошие способы использования научных результатов в гуманитарных исследованиях. Но многие жесты в сторону естественных наук в философии связаны с поверхностным использованием научной терминологии или количественных методов.4 Политическая теория может быть приправлена жаргоном, взятым из поп-нейронауки или теории сложности. Континентальная философия может быть оживлена фразами, взятыми из квантовой физики или экологии. Литературный анализ можно формализовать, поспешно взяв на вооружение "большие данные" и притворившись, что его предметы можно моделировать, как динамику жидкостей, и так далее.5 Это в основном риторические ходы, убедительные на поверхностный взгляд, но дальнейший анализ показывает, что эти очевидные параллели лишены более глубокого общего содержания. Наука кажется полезной гуманистам в основном тогда, когда она подкрепляет позиции, которые гуманитарии уже принимают как данность.

Однако, как бы ни были плохи поверхностные жесты в сторону науки, наиболее полным выражением этой реакции на крах парадигмы является провозглашение приверженности "реализму" как таковому, особенно когда он недостаточно теоретизирован. Когда основы дисциплины распадаются, утверждение о своей принадлежности к "реалистам" часто является попыткой одновременно удержать скептиков на расстоянии и продемонстрировать неглубокий научный подход. Действительно, постепенное разрушение различных руководящих исследовательских парадигм в гуманитарных и социальных науках привело к тому, что в течение нескольких десятилетий распространяющихся "реализмов", вдохновленных естественными науками (например, критический реализм, спекулятивный реализм и так далее).

Некоторые из этих реализмов мотивированы реакцией на медленный распад дисциплинарных объектов - "религии", "искусства" и т. д., о которых говорилось в главе 2. Предвидя, что многие дисциплины становятся все более скептичными в отношении полезности своих организационных категорий, не стоит удивляться тому, что главное, что хотят утвердить некоторые из этих новых реалистов, - это реальность самих дисциплинарных объектов. Например, судя по названию, "реалистическая онтология религии" может предполагать теологическую защиту реальности некоторых конкретных религиозных онтологических утверждений, таких как существование Бога. Но когда мы обращаемся к самопровозглашенным реалистам в религиоведении, "реализм" вместо этого, кажется, объявляет о вере в "социальную реальность, которая существует "там"" и "реалистическую интерпретацию термина [религия]", которую автор определяет в терминах ретроспективного определения "религии" XIX века как "объяснения, согласно которому существуют формы жизни, основанные на вере в существование сверхчеловеческих существ"."Я рассмотрю эти понятия "внешнего мира" и "социальной реальности" позже, но я хочу, чтобы читатель понял, что реализм в отношении "религии", похоже, означает не то, что какие-то конкретные религиозные онтологические претензии реальны, а то, что конкретные научные определения должны быть защищены от постмодернистской критики.

Мы могли бы подойти к этому вопросу иначе и спросить, в чем, помимо предмета своей дисциплины, реалисты в гуманитарных науках являются реалистами? Хотя это и не претендует на исчерпывающую полноту, многие реализмы представляют собой обозначения двух противоречащих друг другу вещей: приверженности "реальности", которая функционирует в основном как прокси для представления неспециалиста о современном мировоззрении физики, и акцента на "реальном" как на чем-то независимом от разума. Эти две формы реализма затем часто объединяют с защитой объекта исследования социального ученого и представляют в противовес якобы разъедающему социальному конструкционизму или постмодернистскому антиреализму.

В первом случае многие современные философы считают, что ставка в споре о реализме делается на статус наших современных лучших научных теорий. Эти обязательства четко прослеживаются в новом реализме. Критический реализм, например, часто берет за основу "Реалистическую теорию науки" Роя Бхаскара и его распространение этих идей на социальные науки в "Возможности натурализма". Аналогичным образом союзники спекулятивного реализма утверждают, что "единственная достоверная метафизика - это та, которая чувствительна к философским последствиям естественных наук" и что "сама наука призывает нас открыть источник ее собственной абсолютности".

Более того, и реалисты, и антиреалисты признают относительную реальность объектов, относящихся к категории "нонсенс". Так в чем же, собственно, они расходятся?

Кажется, что философы-реалисты и антиреалисты различаются в первую очередь по характеру атак на соломенного человека, которые они обрушивают друг на друга. Как резюмирует Саймон Блэкберн:

С одной стороны, кажется абсурдным ... подвергать сомнению реальность объектов здравого смысла или основной научной теории. С другой стороны, реализм часто рассматривается как требование мифического взгляда "с божьей точки зрения", когда мы выходим из своей шкуры и комментируем, насколько наша лучшая научная теория соответствует независимой реальности С одной стороны, реализм

кажется почти неоспоримой истиной, а в другом - столь же очевидной ложью или не подлежащей обсуждению. Таким образом, открываются все возможности для дебатов, в которых каждая сторона говорит мимо друг друга.

Поэтому, хотя это и спорно, многие философы утверждают, что все дебаты о реализме "мертвы" или, по сути, не являются проблемой. Однако это не вся история, и ниже я буду обсуждать дебаты о "независимой реальности". Однако, похоже, что спор реалистов и антиреалистов в значительной степени является ложной оппозицией, и многие (но явно не все) ученые в области гуманитарных и социальных наук, объявляющие себя реалистами без уточнения или реального понимания современных