Цель поэзии. Статьи, рецензии, заметки, выступления - Алексей Давидович Алёхин

Можно сетовать на бесстыдно занятую насущными и полезными «промышленными заботами» публику; можно самоутешаться естественными взлетами и падениями интереса к стихам – вот ведь и безумие вокруг оперных теноров или, к примеру, разведения тюльпанов кануло в Лету, – но «жалкий тираж», по выражению Бродского, и правда стал участью современного стихотворца.

Это – проблема социальная, проблема культуры, и мы к ней еще вернемся. Но она прямо сказывается и на поэзии как искусстве, и – на перспективах ее выживания.

Сегодня тиражи новых книг даже очень известных поэтов редко переваливают за тысячу. Помимо трудностей житейских и технических, хотя и досадных (гонорары если и платят, то мизерные, да и без них издателя днем с огнем не сыщешь), эта неприятная реальность порождает другую. Стремительно, и не на пользу словесности, размывается грань между поэзией профессиональной и любительской. Непринципиальное различие между тиражом книжки мастера (Рейна, Чухонцева, Кушнера, Гандлевского, Олеси Николаевой – добавьте других, я просто глянул на тираж первых попавшихся томиков на полке), изданных под самыми известными в сегодняшнем поэтическом мире марками, и собранием опусов подающего или вовсе не подающего надежды имярека, отпечатанным в муниципальной типографии уездного города N на средства замороченного автором торговца макаронами, порождает иллюзию, что и содержательная разница между ними не столь уж велика. Тем более что у всех на памяти случаи, когда и машинописное издание тиражом в пять экземпляров задним числом оказывалось действительно литературным событием в противовес 120-тысячному тому писателя-лауреата (к спекуляциям вокруг этих прецедентов мы тоже еще вернемся).

Нет, боже нас упаси. Вернувшаяся возможность кому угодно издать себя малотиражной книжицей за собственный ли счет, за счет ли друзей и доброхотов – не только благо, но необходимое условие нормального литературного процесса: естественный путь вхождения в литературу. Но и – искушение великое.

Россия – страна традиционно стихотворческая. Я подсчитал: стишками баловались у нас как минимум четыре генсека из шести; пописывают мэр, несостоявшийся кандидат в президенты, состоявшийся премьер, с десяток депутатов… Это – на одном конце общества. А на всем прочем его протяжении: студенты, школьники, зэки, бухгалтеры, школьные учителя, следователи районной прокуратуры, прозекторы и педиатры, челноки, лесорубы – тьмы, и тьмы, и тьмы. И что бы ни говорили снобы – дело это хорошее. Даже вполне простодушное, на бытовом житейском уровне прикосновение к поэтической речи, будь то просто сочиненное в стихах поздравление коллеге-юбиляру, ну скажем так, облагораживает чувство слова и развивает слух (все-таки надо и размер почувствовать, и рифму угадать). Ну а систематическое занятие сочинительством, сопряженное с попыткой выразить себя и свое отношение к миру, то есть уже достаточно серьезное и глубокое увлечение поэзией, дарует не просто радость сочинительства (то есть просто – радость!), но и переводит на иной уровень взаимоотношения с языком, развивает творческое воображение, будит неведомые нестихотворцам чувства – сообщает внутреннему миру сочинителя новое качество. Однако… еще не делает его более чем просто любителем. И тут-то казус.

Дело в том, что описанные выше плюсы любительского стихотворчества, если убрать специфику поэзии, те же, что при любительских занятиях театром, пением, живописью – словом, любым из известных искусств. Но если создатели самодеятельного спектакля, отрепетировав по выходным год, просто показывают его в зале, например, ДК, собрав друзей, знакомых и благожелательных пенсионеров, но обычно не требуют перенесения постановки на сцену МХАТа, как и любители пения не претендуют на сцену Большого театра (исключений практически нет: МХТ основал не театрал-любитель Алексеев, а профессионал Станиславский), то члены бесчисленных лито, литклубов, самодеятельных поэтических объединений и «союзов» да и одиночки-кустари отнюдь не ограничиваются размноженными на ксероксе (а теперь и типографским способом) сборничками для единомышленников и друзей, но ничтоже сумняшеся шлют свою продукцию во все, какие знают, «толстые» и прочие журналы – то ли для напечатания, то ли рецензий ради.

Честно сказать, так было всегда. Новизна ситуации в том, что теперь (не дождавшись ни публикаций, ни рецензий) объединившиеся в кружки и союзы любители все чаще пытаются уже собственными силами (а чуть не в каждом таком объединении отыщутся и свои теоретики-критики) выдать свою самодеятельность за вполне полноценное искусство, иногда с расплывчатым эпитетом «актуальное». И если судить по вторичным признакам, почему бы и нет? Книжки – налицо. Поэтические вечера – собрались вдесятером и устроили. Рецензии и даже обзоры – сами пишем. А читатели… мы ж с того и начали, что их у всей поэзии раз-два и обчелся. Да и что тут плохого?

Плохое все же есть. И с точки зрения поэзии как искусства. И с точки зрения ее существования как культурного и социального феномена. Начнем с первого.

«Он знал, что нельзя было запретить Вронскому баловать живописью; он знал, что он и все дилетанты имели полное право писать, что им угодно, но ему было неприятно. Нельзя запретить человеку сделать себе большую куклу из воска и целовать ее. Но если б этот человек с куклой пришел и сел пред влюбленным и принялся бы ласкать свою куклу, как влюбленный ласкает ту, которую он любит, то влюбленному было бы неприятно. Такое же неприятное чувство испытывал Михайлов при виде живописи Вронского; ему было и смешно, и досадно, и жалко, и оскорбительно».

Продолжая образ Л. Н. Толстого, заметим, что теперь куклу не просто ласкают, но пытаются представить эти свои интимные отношения с резиновой музой как вполне законный вариант любви – своего рода новую сексуальную ориентацию…

Бог с ним, что смотреть неприятно, можно и потерпеть. Но каждому, кто имеет дело со стихотворным «потоком», знакомы плоды такого брака.

В свое время Борис Пастернак назвал одного весьма шумевшего тогда поэта «жертвой… доступности стихотворчества как эмансипированного ремесла». Эмансипация – штука хорошая, когда речь идет о забитых женах. Но искусство не эгалитарно в принципе. Сущность его в порождении неких эстетических образцов – chef d’œuvre’ов в изначальном смысле слова. И массовая продукция, тем паче дилетантизм, разрушают искусство как институт. Страшно сказать, но поэзия недемократична даже на уровне чтения: восприятие стихов отнюдь не врожденный рефлекс, но тоже умение, вырабатываемое образованием и воспитанием и далеко не всем дающееся. Если угодно, читатель стихов – род читательской элиты. Правда, куда более доступной, чем цех поэтов: из тысячи взявшихся за перо в минуту отроческого восторга или уныния даже в серьезных любителей вырастают единицы (тоже элита, кстати говоря), но и из тысячи последних поэтами становятся один-два. Ну а о настоящих поэтах – умолчим, о них судить потомкам…

Беда в том, что пишущих себе в удовольствие для друзей, знакомых, чтоб снискать благосклонность девушки или порадовать приятелей за походным