Загадка по имени Кристобаль Баленсиага - Мария Фернандес-Миранда

Хепберн повернулась ко мне и спросила, как у меня от увиденного еще не пошла пена изо рта. Я ответила ей, что пытаюсь держать лицо и излучать спокойствие, потому что я все-таки принадлежу к прессе. На другом конце подиума Глория Гиннесс соскользнула со стула на пол. Показ был драматичен, словно гром среди ясного неба. Мы не понимали, что с нами происходит, но это было великолепно. Просто дело было в том, что Баленсиага впервые представил maillot8».

Если Вриланд рассказывает целую историю, то модный эксперт Элой Мартинес де ла Пера обобщает причину успеха кутюрье одним единственным словом: вдохновляющий. «В его эпоху каждая элегантная женщина хотела иметь хотя бы одно платье от Balenciaga. Сейчас все невесты, которые могут себе это позволить, хотят выйти замуж в Elie Saab или в Zuhair Murad», – заключает он. Теория модного фотографа и современника Кристобаля Сесила Битона заключалась в следующем: «Многие женщины слепо верят в смелый, но непогрешимый талант Баленсиаги и чувствуют, как их уводят от опасности водоворота в безопасные воды современной моды». Кстати, те невероятные женщины, которые слепо верили испанскому кутюрье, с радостью оплачивали свои покупки, как, например, писала об этом Беттина Баллард: «Клиентки настолько уважали этот модный дом, что им и в голову не могло прийти не оплатить счета вовремя или опоздать на примерку». Но немногими, очень немногими, Баленсиага занимался лично. Сонсолес де Икаса, аристократка, которая осмелилась просить его о скидке, была одним из таких исключений.

5. Траур по Владзио

Игельдо (Сан-Себастьян), 1948

Никто даже представить не может, насколько трудна и изнурительна эта работа, несмотря на всю роскошь и гламур. И правда, c’est la vie d’un chien!1

Наступили холода, до Рождества оставалось несколько дней.

Кристобаль паркует свой старенький «ситроен» на хрустящем под колесами щебне. Дизайнер выходит из машины, приподнимает воротник пальто и обыскивает карманы, пока наконец не находит ключи от дома. Пес его сестры Агустины выбегает ему навстречу и приветствует радостным лаем. Баленсиага рассеянно гладит его по мордочке и направляется к дому. Прежде чем дойти до входной двери, он останавливается и чуть оборачивается, чтобы насладиться видами. Ему, разумеется, нравится его парижский maison со всем его выдержанным стилем и пышностью. И все же для него ничто не сравнится с созерцанием залива Сан-Себастьян с вершины Монте-Игельдо, где расположено его убежище. Этот баскский дом – место, куда он летом любит приглашать своих самых близких друзей полакомиться сардинами на гриле. А еще это место, куда он без предупреждения может вернуться, чтобы отдохнуть между коллекциями. Здесь нет мраморных полов в форме шахматной доски, вместо этого его всегда встречает влажная земля. Здесь он перестает быть Баленсиагой и становится просто Кристобалем.

Он поворачивает ключ, заходит, зажигает свет. Направляется в небольшую гостиную и видит, что на прочном испанском столе Агустина оставила ему ужин. Старая добрая Агустина, которая так и не вышла замуж и не родила детей и поэтому продолжает заботиться о нем, своем младшем брате. Но Кристобаль не хочет есть, на самом деле ему вообще ничего не хочется. Он идет в гостиную и падает на диван перед камином, на котором стоит большое распятие и пара зеркал в рамах в стиле барокко. Перед камином, словно призрак, покоится старая швейная машинка Мартины Эйсагирре, его матери. Но сегодня он впервые думает не о ней. Кристобаль запрокидывает голову и кладет ее на подушку, глядя на открытые балки потолка [20]. Он произносит вслух лишь одно слово, одно имя: «Владзио».

Его воспоминания о прошлой неделе немного туманны. Новость из Мадрида о внезапной смерти из-за перитонита [21]. Владзио ушел из жизни всего в сорок девять лет, на четыре года меньше, чем ему сейчас. Какая несправедливость. А потом каскад эмоций: боль в груди, голова, которая вот-вот взорвется, злость, ярость, тревога, паника. Чувство пустоты. Тело умоляет его бросить все, сбежать, сдаться раз и навсегда и покинуть мир высокой моды. Да, этот мир много ему дает, но в то же время и много чего берет взамен.

«Никто даже представить не может, насколько трудна и изнурительна эта работа, несмотря на всю роскошь и гламур. Это собачья жизнь!» – думает он про себя.

Какой смысл все это имеет сейчас, если рядом нет Владзио? Кристобаль очень устал и чувствует, что не может двигаться вперед без него. Кто же теперь будет восхищать клиенток, проливать свет на бренд Balenciaga, создавать этот мир иллюзий вокруг его произведений?

Да, он и правда всерьез подумывает о том, чтобы все бросить. Что, если уйти в монастырь? Возможно, там ему станет лучше, вдалеке от всех, в тишине. Религия всегда приносила ему облегчение и утешение…

Но есть голоса, которые просят его продолжать, говорят ему не сдаваться; они предупреждают, что без него парижский бизнес высокой моды рухнет, подобно тому, как рушатся замки из песка на берегу моря, когда никто не защищает их от надвигающихся волн. Тогда быстро развивающийся американский рынок опередит французский. Парадоксально то, что человек, который больше всего уговаривал его остаться в бизнесе, сейчас является его самым главным конкурентом. Речь идет о Кристиане Диоре.

Менее двух лет назад, а именно 12 февраля 1947 года, этот лысый человечек с эльфийскими ушами и розоватой кожей [22], родившийся в Нормандии в буржуазной семье, громко ворвался на сцену высокой моды. До этого он работал под руководством Люсьена Лелонга, а ранее без особого успеха пытался управлять художественными галереями. Диор дебютировал как кутюрье под собственным именем в доме № 30 на авеню Монтень в Париже с коллекцией, которую он назвал Corolla. На тот момент ему было уже за сорок. Чтобы положить конец опустошению, которое вызвала Вторая мировая война, Диор предлагал одевать женщин, подобно цветам, в юбки, раскрывающиеся от талии словно лепестки, выполненные в пастельных тонах. Возвращение радости!

– Заканчивалась эпоха униформ, женщин-солдат с комплекцией боксеров. Я рисовал женщин, подобных цветам, с мягкими плечами, пышными бюстами, тонкими, как тростник, талиями и длинными, как венчики, юбками [23], – вот как объяснял свои идеи Диор, когда журналисты спрашивали про его революционный подход.

На показе его первой коллекции Кармел Сноу, редактор журнала Harper’s Bazaar, не могла сдержать восторга по поводу того, что видели ее глаза: Dear Christian, your dresses have such a new look! (у твоих платьев такой свежий вид), – сказала журналистка нормандцу, энергично обняв его. И с тех пор никто уже больше не говорил о силуэте «венчик», а только