Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

глубоко возмущавшие меня, перестали меня волновать. Я охотно уехала бы отсюда еще до возвращения кузины, но меня удерживали чрезвычайно важные соображения: пришлось бы объяснить мой поступок матери, сестре, а может быть и самой кузине, а если бы я и скрыла причины, так о них догадались бы, ибо господина Парангона все хорошо знают, и вы сами можете себе представить, какое это произвело бы впечатление в обществе и в семье, где согласие и так висит на волоске; одной только кузине и в пору терпеть такое положение. Скоро вы увидите ее, она женщина очаровательная, почтенная, хоть и совсем еще юная; она добродетельна без ханжества, а горести свои, разрывающие ей сердце, она скрывает под внешней веселостью; она такая добрая, что всякий, знакомый с ней, ее боготворит; она до того ласковая, что кажется воплощением дружелюбия... она мой лучший друг, уверяю вас. (О, любезный Пьер, если этот портрет не подсказан лестью, то какое для меня счастье жить в доме, которым руководит столь достойная женщина! Кроме того, если хозяйка — ее лучший друг, значит не она была... понимаешь?) — Господин Парангон не заслуживает такой жены, — продолжала мадемуазель Манон. — Если бы вы все знали!.. (Тут она закрыла лицо руками и, как мне показалось, вздохнула.) А вот Тьенетта... — продолжала она. — Мне известно, мадемуазель, что он предлагал Тьенетте... — ответил я. — Да, но вам не известно, что он совратил эту бедную девушку и украдкой от родителей выманил ее из семьи; они люди небогатые, но ни за что не стерпели бы такого позора. Когда она приехала сюда, господин Парангон встретил ее и поместил на постоялом дворе под вывеской Сен-Жак, где она притворялась, будто не знакома с ним; они провели вместе ночь, стараясь соблюсти внешнюю благопристойность. Однако девушка обманывает своего соблазнителя; предпочтение она отдает Луазо, который всюду сопровождает ее, когда она уходит из дому. (Я не в силах был скрыть свое удивление, любезный старшой; Тьенетта мне этого не рассказывала.) Она внимает речам обоих и, кажется, обоих водит за нос. (О небо, возможно ли это?) Если вы мне не верите, то можете легко убедиться собственными глазами. — Принимаю ваше предложение, мадемуазель, — ответил я, — мне доставляет удовольствие, когда порочных людей выводят на чистую воду. — Поверьте, сударь, — продолжала мадемуазель Манон, — не имей я особых причин, я не стала бы унижать эту девушку в ваших глазах, кроме того, я вполне полагаюсь на вашу скромность. Примите во внимание, что сегодня я уезжаю, чтобы повидаться с матушкой, и что моим отсутствием, несомненно, воспользуются. Давайте сговоримся так: я попрошу господина Парангона отпустить вас со мной, якобы для того, чтобы вы меня проводили, но вы останетесь здесь. Вот ключ от моей спальни; вы осторожно проникните в нее и оттуда увидите... нечто такое, от чего придете в изумление и что страшно возмутило меня однажды, когда я случайно, помимо воли, оказалась очевидицей этого.

Здесь наш разговор был прерван появлением господина Парангона и я сразу же прибежал к себе, чтобы взяться за перо, пока еще ничего не забыл. Скоро продолжу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я только что беседовал с Тьенеттой, я долго говорил о мадемуазель Манон; она отвечала односложно; я продолжал свое, наконец она, видимо, вышла из терпения, ибо воскликнула: — Боже! До чего мне нравится ваше отношение к людям! Если бы все были похожи на вас, как счастливо или, по крайней мере, спокойно жилось бы на свете! Еще вчера вы так восторженно описывали Эдмэ, сегодня в том же духе отзываетесь о мадемуазель Манон. Другая подумала бы, что вы непостоянны в своих привязанностях, а я поздравляю вас: вы все воспринимаете с лучшей стороны. — Мне почувствовался тут упрек и стало немного стыдно, но я скрыл это, как обычно делают в городе, под напускной развязностью. Я ответил, что мадемуазель миловидностью не уступает Эдмэ, что с последней я почти незнаком и, пожалуй, уже не разыщу ее, так как все мои старания до сих пор ни к чему не привели; зато нрав мадемуазель Манон мне с каждым днем нравится все больше. О, любезный Пьер, видел бы ты, как Тьенетта покраснела! Неужели она догадывается, что мадемуазель Манон все знает и что она мне все рассказала? Она покраснела, значит, виновата; от того, что я сказал, не краснеют без особых причин. Я продолжал разговор о мадемуазель Манон; Тьенетта хвалила ее — она ее не любит, а хвалит. Пьерро, ведь это оттого, что она ее боится... А ведь это хорошая черта — хвалить тех, кого не любишь. Не многие способны на это, хотя бы и с корыстной целью. А Тьенетта — более того — даже сказала, растрогавшись: — Для мадемуазель я готова на все; я знаю ее не хуже, чем вы. Но возвращается мадам... Я всегда буду жалеть мадемуазель... да, я люблю ее, и я это докажу. — Не знаю, как отнестись к этому; откладываю свое суждение и выскажусь только после того, как увижу ожидаемое. Мадемуазель Манон пришла за мной, она уезжает.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ах, Пьерро, Пьерро! Что же такое жизнь!.. Да, друг мой, я все видел; решительно все, что можно видеть. Мы с мадемуазель Манон вышли из дому; господин Парангон отправился к своему приятелю врачу, франкмасону и одному из величайших выпивох во всем городе. Я скоро вер нулся, поспешил в спальню, запер за собою на ключ стеклянную дверь и задернул занавес. Больше часа все было тихо. Наконец, дверь в спальню госпожи Парангон отворилась, и я получил возможность кое в чем убедиться. Сначала я увидел господина Парангона; сердце у меня так билось, словно я ждал увидеть возле него мадемуазель Манон или Эдмэ. Я строил множество планов, не в силах остановиться ни на одном из них: то я собирался вывести Луазо из заблуждения, то решал хранить молчание. Наконец, появилась Тьенетта, я узнал ее только по платью, потому что лицо у нее было закрыто... Мне кажется, что и в самом деле она соглашается на такие постыдные дела только по принуждению, ибо я видел, как она сопротивлялась, и даже, кажется, слышал плач. Между тем,