Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

и изящнее, чем обычно бывает у важных барынь. Но такой портрет всего лишь грубый набросок; надобно видеть ее собственными глазами, чтобы почувствовать, что все это значит: все в ней отмечено особым очарованием. Тонкие, изящные ноги, грудь, восхитительные руки — все это у нее кажется гораздо совершеннее, нежели у других красавиц. А особенно очаровала меня ее улыбка, в ней сочетается вся прелесть улыбки Юрсюли, улыбки мадемуазель Манон, Эдмэ и Тьенетты, а у каждой из них улыбка полна прелести. Прибавь к этому, что хозяйка в цветущем возрасте, что цвет лица у нее ослепительно белый, а кожа необыкновенно тонкая и атласистая. Она пожелала познакомиться с каждым из нас. Мои товарищи и Тьенетта представились ей раньше меня; каждый из них получил подарок: Тьенетта — ожерелье с подвесками; Альгард, старший из учеников, прекрасную табакерку; Тинторетто — модную тросточку. Я с завистью наблюдал, как она с ними обращается, и смущенно стоял позади других. Тьенетту она дважды облобызала и назвала ее своим милым другом; я покраснел от негодования. Но я просто не в силах правдиво передать тебе, сколь ласково обошлась она со своей кузиной, а сама мадемуазель Манон показалась мне в ее объятиях еще в тысячу раз милее, чем раньше. Наконец, настал мой черед; я приблизился с таким робким, таким растерянным видом, что она, видимо, даже удивилась. Она обратилась к мужу, давая мне время оправиться: — Это должно быть юный ученик...? — Господин Парангон ответил утвердительно и добавил, что очень доволен мною. Мадемуазель Манон не преминула подкрепить эту похвалу, за что я ей весьма благодарен. — Это мой подопечный, — продолжала любезная дама, — и мне хотелось бы, чтобы он оправдал мое доверие. — Она подарила мне книгу в роскошном переплете, сказав при этом, что ей уже сообщили, как я люблю свое искусство и что она хочет поощрить меня. Она сама раскрыла книгу и я увидел в ней большое собрание рисунков, скопированных с произведений великих мастеров, как то: Рафаэль, Микельанджело, Корреджо, Тициан, Винчи, Буонаротти, Альбано, Караччи, Лебрен, Лесюёр, Буше, Ванлоо и т. д. Не могу высказать тебе, любезный Пьер, до чего я тронут этим прекрасным даром, который мне еще дороже от того, что я получил его из таких рук.

Повидавшись с домочадцами, она вышла в залу и зала вскоре наполнилась соседями. О, как все любят ее! Боже мой, какая эта похвала человеку! Казалось, люди вновь видят после разлуки свою дочь, свою обожаемую сестру, а девушки — любимую подругу. Я замер от удивления и восторга. Наконец, все разошлись, чтобы дать ей отдохнуть, и возле нее остались только Тьенетта да я, потому что мадемуазель Манон отправилась к матери и сестре, чтобы передать им множество прелестных вещиц, которые привезла для них родственница.

А теперь, братец, я задаюсь вопросом: как же столь очаровательная женщина не внушает мужу благоговейной любви? Правда, она долго отсутствовала; но говорят, что отъезд ее был вызван огорчениями не в меньшей степени, чем необходимостью устроить кое-какие дела. О, почему супруг видит ее не моими глазами!.. Когда я смотрю на нее, в груди у меня разгорается пламя, меня охватывает радость, ликованье, я чувствую порывы ... Какое счастье видеть ее каждодневно, иметь возможность исполнять ее приказания! Чем труднее они были бы, тем больше они радовали бы меня. И теперь я понимаю, как легко, с какой радостью трудились наши прародители в земном раю: Адам помышлял о Еве, Ева об Адаме, как я помышляю о ней, и они работали один для другого. Однако продолжаю.

Тьенетта помогала госпоже Парангон раздеваться, а я стоял тут же. (Просто не понимаю, как я мог позволить себе такую нескромность). — Так вот, милая Тьенетта, — проговорила она, очевидно, не замечая меня, — вам очень хотелось, чтобы я вернулась, и вот я с вами. — Тьенетта, ни слова не произнеся, поцеловала у нее руку и я заметил, что глаза ее полны слез. (От угрызений совести; понимаешь, она еще не привыкла к пороку и совесть у нее не спокойна). — Милая Тьенетта... — продолжала госпожа Парангон, — теперь меня это уже не волнует... Однако я никак не думала, что это возможно... Я была очень неосторожна... я ведь знала его ... мне не следовало ... Если я и огорчаюсь теперь, так лишь из-за той, которая... — Тьенетта вздохнула и взглянула на меня. Госпожа Парангон, как видно, погрузилась в раздумье, из которого она вышла, чтобы обратиться ко мне. Она сказала мне, если не ошибаюсь, что-то очень ласковое, но я почти не слышал ее — такое смятение и восторг вызывал ее голос в моей душе. Разговаривая со мной, она что-то искала, потом протянула мне прекрасные золотые часы и спросила при этом, сумею ли я их завести? В ответ на мои слова она показала мне, как это делается, и предложила их мне, добавив: — Дарю их вам от имени особы, которая вас очень ценит. — Я ответил: — Они будут для меня, сударыня, самым ценным из всего, чем я владею, и я всю жизнь буду помнить от кого я их получил. — С этими словами я удалился. Я готов был подумать, что часы дарит мне мадемуазель Манон, однако боялся, что таким предположением чересчур льщу своему самолюбию.

Что ты мне на все это скажешь, любезный Пьер? Право, мне кажется, что госпожа Парангон — единственная вполне достойная женщина среди всех, которых я видел. Ты не можешь представить себе эту нежность, эту спокойную сдержанность. Она приветлива со всеми; она ласкова с Тьенеттой; ей все известно и тем не менее она зовет ее «милая Тьенетта»! Она во всем упрекает самое себя и говорит, что сама виновата. А та не умирает от стыда у ее ног! Она осмеливается смотреть ей в лицо! О, я бы на ее месте погиб, провалился бы сквозь землю! Прелестная женщина, вы достойны венца, достойны такого сердца, которое ... вы заслуживаете человека, достойного вас!

Теперь мне уже не так нетерпится вновь увидеть Эдмэ; да и мадемуазель Манон кажется мне теперь не столь красивой, а женщина из наших мест — просто ничто. Все прелести вместила в себе Колетта К***...

Прощай, любезный Пьерро! Никогда еще так нежно не любил тебя твой Эдмон.

ПИСЬМО XVIII

ОТ ПЬЕРРО К ЭДМОНУ

Я продолжаю заблуждаться

Отвечаю тебе, любезный братец, наспех и первым делом скажу, что