Моя настоящая жизнь - Олег Павлович Табаков

Армии, и в конце концов пригласил его в наш коллектив. Не все роли Назарова были мне одинаково по душе, но я видел его потенциальные возможности. И мне кажется, я стараюсь давать ему шансы поворачиваться гранями, которых окружающие в нем до сих пор еще не видели. Это не Отелло, не Сатин, но что-то другое – Самойленко, Счастливцев, Лемм… Это закономерность.

Я позвал в труппу Бориса Плотникова, любя его по работам в том же Театре Армии.

Ольга Яковлева, любимая мною издавна, одна из чудеснейших моих партнерш по спектаклям в Театре на улице Чаплыгина, также органично влилась в труппу. Она, как говорится, была поддержана мною в момент ее жизненной беды. Когда ушел из жизни Анатолий Васильевич Эфрос, Оля какое-то время жила во Франции и, вернувшись обратно, была принята, кажется, в Театр Маяковского, но оказалась невостребованной… Точнее, люди из этого театра не желали видеть ее уникальность. То есть не желали искать то, что, кроме нее, никто не мог бы сыграть. А у меня такое свойство есть, как мне кажется.

И потом, она лет на десять меня младше. Она была совсем девочкой, когда играла в «Снимается кино», – обворожительной и невероятно притягательной. Поэтому с моей стороны это был своего рода протест: нет, я не дам предать ее уникальные качества забвению! Наверное, это такая моя полемическая черта.

И все равно. По большому счету, я приглашал в труппу людей, близких мне человечески, при наличии дарования, конечно. Оля, Боря Плотников, Назаров, ребята из Питера… Ребята из Питера, которых «румяные критики» почему-то называли «командой телевизионных звезд, пришедших поднимать сборы». Но ведь сборы поднялись до них. И обсуждать это как-то неловко.

Я брал талантливых людей, у которых в тот момент не было своего театрального дома и которые, как мне казалось, должны были пуститься во все тяжкие и по городам и весям зарабатывать американские рубли для достойной жизни. А когда я их пригласил, это оказалось удивительно к месту…

Попадающие точно в цель

Из «Современника» пришли к нам дорогие мои артисты и педагоги Школы-студии МХАТ: Алла Покровская, уже упомянутый Авангард Леонтьев, Валерий Хлевинский. Это было весьма значимым приобретением для труппы.

Ирина Пегова пришла из Мастерской Петра Фоменко.

Ира Пегова – это что-то совсем особенное, нежное… Она ведь намного младше меня – лет на сорок-пятьдесят, внучкой моей вполне могла бы быть…

Впервые я увидел Пегову в дипломном спектакле РАТИ-ГИТИСа «Фро» по рассказу Андрея Платонова и сильно был впечатлен. Ира показалась мне человеком огромного жизнелюбия и огромного жизнеутверждающего женского начала. Вопреки всему – социализму, капитализму, еще чему-то… Она пришла в мой кабинет в Камергерском, потому что собиралась поступать в Художественный театр. Но затем, поехав на гастроли с Мастерской Петра Фоменко, осталась работать там… А я в частном разговоре предрек ей бесперспективность этого сотрудничества – из-за плотности грядок, высаживаемых в Мастерской. «Квадратно-гнездовой способ», которым были засеяны те грядки, давал уж слишком частокольный урожай: сестры Ксения и Полина Кутеповы, Галина Тюнина, Мадлен Джабраилова, Полина Агуреева… А Пегова, это вольнолюбивое и жизнелюбивое создание, как мне казалось, не будет востребована Фоменко… Ни легкого дыхания, столь любимого в этом театре, ни душевного такого диминуэндо… Оно ведь не всегда приводит к выигрышу, строго говоря. Хотя спектакль «Три сестры»!!!

Она действительно оказалась не ко двору у Фоменко. Не то чтобы по таланту, нет. По особенности жизнелюбия и жизнеутверждения. Она не смиряла себя ни в каких ролях, которые играла. Отовсюду торчали ее нереализованные возможности, поэтому в тот момент, на том этапе развития и поступательного движения театра она как-то выпадала. В свое время обо мне была статья, которая называлась что-то вроде «Кисть и краски». Так вот, у Фоменко она была невостребованной краской.

Я доволен сочетанием работ Пеговой в подвальном театре и в МХТ. Но если бы не было ее работ в Подвале, я бы, может быть, даже растревожился бы. Ее работа в «Коньке-Горбунке» при всей незатейливости структуры такая… дышащая… Пегова – это такой энерго-вулканический субъект. Разве роль Царь-девицы написана так, как она ее играет? Нет. Там написано достаточно схематически, но играет она ее так, что зрителя не оставляет волнение и после спектакля.

Пришли Марина Голуб, Анатолий Белый, Юра Чурсин – их привел в театр режиссер Кирилл Серебренников, а Наташу Швец и Диму Дюжева – Женя Писарев. Юра Чурсин не много играл в том театре, где работал. Возможно, он и перешел к нам, потому что играл там мало и, наверно, это было ему не слишком интересно. А тут он встал на ноги, повернулся раз, повернулся два и стал очень востребован в результате. В том числе и в кино.

Чем мне симпатичны все эти люди? Талантом. И профессиональным попаданием точно в цель.

А я предчувствовал эту трогательно-прелестную ломкость и хрупкость в «Примадоннах» у Наташи Швец. Не будь ее, это было бы не то чтобы совсем кассовое зрелище, но такое… совсем… театральное. А она для меня – искупление этой затеи. Потому что я и не знаю, кто в Москве из нынешнего ансамбля может сыграть таким образом… Она в каком-то смысле изысканна. По крайней мере я так ее воспринимаю. И в сочетании с тем же Белым в лучших его проявлениях… Там ведь он не один играет – Игорь Верник, Сережка Угрюмов.

К сожалению, сейчас жанром владеет ничтожно малое количество представителей театрального содружества. В моем понимании жанром владели Фаина Георгиевна Раневская, Грибов, Вера Николаевна Попова, Кторов, Топорков, Евстигнеев… И вот этим жанром владеет Швец – хочу сказать об этом со всею определенностью. Вот не было бы ее, наверное, я не ходил бы на этот спектакль несколько раз.

А Толя Белый… Я думаю, у каждого актера по-разному наступает зрелость. Впервые я увидел его в спектакле Кирилла Серебренникова «Откровенные полароидные снимки», поставленном в Театре им. A. C. Пушкина, и мне показалось, что это тот артист, который просто необходим труппе МХТ. Ведь возможности актера – это твоя способность удивляться ему. Когда удивляешься какому-то конкретному проявлению его таланта, у тебя рождается безумная мысль: «А если вот так еще? Если по-другому?» Хоть я и не режиссер, но от этого мои восторги или мои прозрения становятся не менее интересными.

Изначально, только появившись в Художественном театре, Анатолий Белый оказался большим тружеником, активно умножающим свой потенциал, что было очень хорошо заметно. За десять лет Толя сыграл и Шервинского в «Белой гвардии», и Лаевского в «Дуэли», и