Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

но и в необычайные природные явления по античному образцу, например в те, про которые рассказывали при последнем посещении Флоренции Евгением IV[1060]. «Вечером тогда неподалеку от Комо видели 4000 собак, которые пустились в путь в направлении Германии, за ними следовало большое стадо коров, а за ними — войско, пешее и конное, частью совсем без головы, частью же с едва видимыми головами, и наконец — огромный всадник, за которым вновь следовало стадо коров». Поджо также верит в войну сорок и галок (fol. 180). Он даже пересказывает, быть может сам того не замечая, вполне сохранившийся отрывок античной мифологии: на берегу Далмации появляется тритон, бородатый и с маленьким рогом, настоящий морской сатир, переходящий книзу в плавники и рыбье тело; он крадет с берега детей и женщин, пока пять смелых прачек не убивают его камнями и палками[1061]. Деревянное изображение чудовища, которое показывают Поджо в Ферраре, заставляет его целиком в это уверовать. Правда, оракулы более не существуют и богов теперь уж невозможно вопрошать, однако раскрывание наугад тома Вергилия и истолкование мест, на которые при этом наталкиваются (sortes virgilianae{532}), снова входит в моду[1062]. Помимо этого, характерные для поздней античности верования в демонов не остались без влияния на подобные же верования Возрождения. Сочинение Ямвлиха или Абаммона{533} о египетских мистериях, которое могло сослужить в этом отношении службу, было напечатано в латинском переводе уже в конце XV в. Даже Платоновская академия во Флоренции не осталась полностью свободной как от данного, так и иного ему подобного неоплатонического помрачения клонившейся к закату римской эпохи. Об этой вере и связанном с ней колдовстве и пойдет у нас теперь речь.

Народная вера в то, что принято называть миром духов[1063], в Италии примерно такова же, как и в прочей Европе. Прежде всего здесь также имеются привидения, т. е. явления умерших, и если воззрение на них несколько отличается от бытовавшего на Севере, то это проявляется единственно лишь в античном наименовании — ombra{534}. Если такая тень является человеку еще и в наше время, он для собственного спокойствия заказывает прочитать пару месс. То, что души злых людей являются в ужасном виде, понятно само собой, однако здесь прибавляется еще то особое воззрение, согласно которому привидения умерших вообще злы по природе. Мертвецы убивают маленьких детей, говорит капеллан у Банделло[1064]. Очевидно, при этом он отделяет особую эту тень от души, поскольку последняя несет наказание в огне чистилища, и когда появляется именно она, обыкновенно она лишь рыдает и вопит. В других случаях то, что является, есть не столько образ как тень определенного человека, сколько образ события, какого-то прошлого состояния. Так объясняют чертовщину в старом дворце Висконти у Сан Джованни в Конка живущие по соседству люди: здесь когда-то Бернабо Висконти мучил и душил бесчисленные жертвы своей тирании, так что нет ничего удивительного в том, что теперь случаются явления[1065]. Нечистому на руку управляющему домом для бедных в Перудже как-то вечером, когда он считал деньги, явилась целая толпа бедняков со свечами в руках и принялась танцевать вокруг; одна же исполинского вида фигура произнесла от их лица угрожающую речь — то был св. Ало, святой-покровитель дома для бедных[1066]. Воззрения эти сами по себе были так хорошо понятны, что также и поэты смогли в них обнаружить общезначимый мотив. Так, например, прекрасно изображает Кастильоне явление застреленного Лодовико Пико{535} под стенами осажденной Мирандолы[1067]. Разумеется, всего охотнее поэты пользуются этим мотивом тогда, когда сами они уже избавились от веры в привидения.

В Италии господствовала та же вера народа в демонов, что и у всех народов средневековья. Бытовало убеждение, что Бог дозволяет иной раз злым духам этого рода осуществлять подчас значительное разрушительное действие в отношении отдельных частей мира и человеческой жизни; единственной уступкой была та, что человек, к которому приближались демоны как искусители, мог использовать для сопротивления свою волю. В Италии демоническая сторона природных явлений в особенности легко приобретает в народных устах поэтические измерения. Ночью перед большим наводнением в долине Арно в 1333 г. один святой отшельник услышал в своей келье над Валломброза дьявольские шумы, перекрестился, встал в дверях и увидел, как мимо мчались черные, страшного вида вооруженные всадники. После того как он произнес заклинание, один из них дал ему ответ: «Мы едем чтобы потопить город Флоренцию за его грехи, если то позволит Бог»[1068]. С этим можно сравнить почти одновременное явление в Венеции (1340 г.), на основании которого какой-то великий мастер венецианской школы, быть может Джорджоне, написал изумительную картину: полная демонов галера, которая с быстротой птицы несется над бурлящей лагуной, чтобы погубить грешный островной город, и трое святых, которые, не будучи никем узнаны, поднимаются в барку бедного корабельщика и посредством своих заклинаний низвергают демонов и их корабль на дно морское.

К этой вере присоединяется еще иллюзорное представление, что посредством заклинания человек способен приблизиться к демонам и воспользоваться их помощью для удовлетворения своих земных целей — корыстолюбия, властолюбия и чувственности. В этом отношении, очевидно, поначалу было куда больше невинно осужденных, чем действительно виноватых. Лишь после того как стали жечь мнимых чародеев и ведьм, действительное использование заклинаний и колдовства стало более распространенным. От костров, на которых приносили в жертву этих подозреваемых, поднимался наркотический дым, вдохновлявший к магии большее число пропащих людей. А тогда к ним присоединились еще и сознательные обманщики.

Общераспространенный и примитивный образ, в котором эта практика беспрерывно продолжалась, быть может, с самих римских времен[1069], — это ведьмовство (strega). Оно может принимать вид совершенно невинного занятия, пока ограничивается только пророчествами[1070], вот только переход от простых предсказаний к оказанию содействия часто остается незаметным, а между тем может оказаться решающей ступенью к падению. Если речь идет о действенном колдовстве, то ведьме главным образом доверяют возбуждение любви и ненависти между мужчиной и женщиной, но также и чисто разрушительные, злые воздействия, а именно иссушение маленьких детей, даже если это совершенно явно происходит вследствие небрежения и неразумия родителей. После всего остается еще вопрос, насколько далеко простирается действие, оказываемое ведьмой при помощи простых волшебных заклинаний, церемоний и непонятных формул, а насколько приходится ей прибегать к сознательному вызыванию демонов, уж не говоря о лекарствах и ядах, которые могли ею выдаваться с полным пониманием оказываемого ими действия.

С наиболее безобидной