Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

Главнокомандующий узнал все. Через кого? Вероятно, увидел своими глазами: это вполне можно предположить, потому что испытывающий взгляд его выполнял функцию полицейского надзора в тронном зале в Тюильри с такой верностью и точностью, что надобно было прятаться в самый темный угол, если хотели уклониться от него. Как бы то ни было, по главной квартире Итальянской армии вдруг разнесся слух, что главнокомандующий велел посадить господина Шарля под арест и даже расстрелять. Это не вздорный рассказ, мое известие достоверно. Я не объясняю, за что гневался Бонапарт на Шарля, я только повествую, и если бы, как Вертер, я повествовала об этом в десятый раз, то сказала бы все то же, что говорю сейчас. Господин Шарль был взят под стражу, несмотря на дружбу с супругой главнокомандующего, а может быть, даже за нее. Это было горько им обоим; по крайней мере, так я предполагаю. Госпожа Леклерк говорила (а известно, что она была сама доброта):

— Вообрази, Лоретта, невестка моя чуть не умерла с печали! Известно, что не умирают с тоски, когда расстаются с друзьями! А тут, верно, было больше, чем дружба. Я утешала брата: он был очень несчастлив. Он знал все (я сама видела это), когда возвратился в Париж, еще до отъезда в Египет. Бедный брат!

И добрая смиренница жалела о неприятностях своего брата, хотя, может быть, причинила их ему сама. Странное, достойное изучения существо была эта госпожа Леклерк! Она уже довольно описана, довольно обрисована, но о таком характере нельзя никогда дать полного представления.

Поневоле оставив Итальянскую армию и возвратившись в Париж, господин Шарль начал сотрудничать с компанией Бодена в поставке провианта; способствовала ему госпожа Бонапарт. Таково начало его богатства, которое долго оставалось велико, но в конце концов расстроилось.

Он держал прекрасный дом и появлялся в кругу людей, занимавшихся финансовыми делами (только в этом кругу принимали гостей постоянно). Тогда-то госпожа Бонапарт возвратилась из Италии, а муж ее отправился в Египет. Она купила Мальмезон и поселилась в нем, как в Средние века дамы после отъезда мужей в поход за освобождение Палестины. И тогда, как теперь, был необходим паж, оруженосец, кузен, племянник, словом, юноша, и, прибавим потихоньку, иногда даже аббат. Вспомните о Жане из Сантре, который так заботливо утешал вдову, пока муж ее печалился под пальмою в Земле Обетованной, что мог сказать о себе и бедный господин Фурес. Следствием всех этих печалей и утешений оказывалось то, что никто не плакал, пока они продолжались, и только после уже наставало время слез и вздохов. Кажется, в мужчинах и женщинах есть в этих делах сходство с детьми, когда те ударятся об стол или об дверь, не чувствуют этого и продолжают играть; но нежные матери смотрят за ними, прибегают, берут ребенка на руки, суетятся и доводят до того, что бедняжка начинает вопить изо всех сил.

Что бы ни думали обо всем этом, но госпожа Бонапарт поселилась в Мальмезоне и проводила там бо́льшую часть своего времени. Одна из подруг моей матери отдала свою дочь учиться у сестры Розалии, и жила тогда с ними в Рюэле. Она рассказывала нам, что генеральша, как называли Жозефину в деревне, прогуливается в саду очень поздно.

— С дороги ее всегда видно, — рассказывала нам сестра Розалия. — А вечером, при луне, когда в белом платье и вуали она опирается на руку своего сына, который весь в черном или синем, это удивительно прекрасно… Точно видите две тени. Бедная женщина! Может быть, она думает тогда о первом своем муже, которого убили революционные палачи, или о другом, которого дал ей Бог, а пушечное ядро может унести в одну минуту. Скажите мне, Лоретта, как же он там, посреди турков, и не слушает обедни?

— Я думаю, у него есть духовник, — отвечала я.

Тогда я в самом деле так думала.

Таким образом госпожа Бонапарт проводила бо́льшую часть своего времени в Мальмезоне; иногда приезжала в Париж к Баррасу, к госпоже Тальен и к Гойе, потому что очень любила его жену. Иногда она видалась с братьями мужа и с матерью его, но редко, потому что, как известно, не любила их. Впрочем, войну с нею затеяли не они. Во время отправления в Египет госпожа Бонапарт находилась в неприязненных отношениях с Жозефом, самым кротким, лучшим из людей. Она также открыла неприятельские действия в отношении госпожи Летиции и жены Люсьена, совершенным ангелом доброты. Не знаю, из-за чего поссорились они так сильно, но я столько знала госпожу Летицию и госпожу Кристину, что могу отвечать за них.

Мальмезон в это время был прекрасным загородным домом с приятными окрестностями, но совершенно неприспособленным для житья и, сверх того, с нездоровым климатом. Брюнетьер занимался покупкой его и рассказывал мне, что Жозефина вела себя в этом случае точно дитя, которое покупает игрушку, не зная, долго ли будет забавляться ею. Парк в Мальмезоне был невелик и больше походил на английский сад, а дом разваливался со всех сторон. Парк ограничивала стена, которая выходила на Сен-Жерменскую дорогу. Вокруг шел ров и над ним возвышалась невысокая железная решетка: опершись на нее, можно было смотреть на дорогу; но так же легко можно было глядеть и с дороги в парк. Тогда еще не существовало множества красивейших деревьев, как и зданий вокруг. Одинокий Мальмезон оставался симпатичной, веселой дачей, вот и все.

Господин Шарль жил там совершенным хозяином: у друзей всегда остается привилегия. Я знаю, что Гойе — пустомеля, когда рассказывает о 18 брюмера, но вообще это человек честный и рассудительный. И он настойчиво уговаривал Жозефину решиться на что-нибудь.

— Разведитесь! — говорил он ей, когда со слезами на глазах она отказывалась от его совета разорвать связь, столь вредную для нее. — Разведитесь! Вы говорите, что связь ваша с господином Шарлем — это только дружба; но если эта дружба так исключительна, что заставляет вас нарушать приличия, то я скажу вам, как если бы это была любовь: разведитесь! Дружба, столь независимая от других чувств, заменит вам все!

Гойе говорил правду: он смотрел на вещи как человек благоразумный, а Жозефина не обращала внимания ни на что.

По возвращении Бонапарта из Египта, когда он сам захотел исполнить то, что за несколько месяцев до того Гойе советовал ей сделать тихо и без шума, Жозефина кричала, плакала, приходила в отчаяние. Она не хотела развестись, пока Бонапарт был далеко, и еще меньше хотела этого, когда блистательная слава его осветила Европу. Но