Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

Помета М. К.: «Даже и здесь ложь! Имя Ленина упом<инается> уже на 1‑й стр<анице> и затем с 4‑й уже до конца».

Лапицкий: «Теперь уже нет никаких сомнений в том, что Азадовский сознательно и злонамеренно занимался клеветой на советское народное творчество, на великую русскую культуру, поднимая руку даже на величайшего вождя партии В. И. Ленина».

Помета М. К.: «Неслыханная клевета!»

Лапицкий: «Стоит ли удивляться, что Азадовский не мог любить и уважать русских сказочников…»

Помета М. К.: «Это я-то? Как не стыдно?! А чему же я отдал всю свою жизнь?!»

Лапицкий: «Редакция издательства „Советский писатель“ дала нам официальную справку. В протоколе редакции сказано, что издательство „Советский писатель“ считает политической ошибкой издание книги „Н. М. Языков“ под редакцией Азадовского».

Помета М. К.: «Такой справки и такого постановления не было. Это подтвердил мне пред<седатель> редкол<легии> И. А. Груздев и секретарь Островский, последний справлялся у директора и сообщил об этом мне».

Среди событий первого дня современникам особо запомнилось выступление члена-корреспондента Академии наук Н. К. Пиксанова, посвятившего свою недолгую речь разоблачению Г. А. Гуковского. Для большинства оно оказалось полной неожиданностью. Приводя текст этого выступления, П. А. Дружинин остроумно заметил, что оно было «одним из немногих добровольных, искренних»[27].

Второй день судилища завершился единодушно принятой резолюцией по докладу Бердникова. Фрагмент, относящийся к М. К., выглядел следующим образом (приводится по копии в семейном архиве):

…представителем космополитизма в литературоведении является и заведующий кафедрой фольклора проф<ессор> М. Азадовский.

Это типичный компаративист, выученик Веселовского, пытавшийся создать последнему славу великого наследника Чернышевского и Добролюбова. Он настойчиво пропагандировал космополитические идеи, выхолащивая национальное содержание русского фольклора, а иногда выдавая за народное творчество кулацкую стряпню.

Особенно любил проф<ессор> Азадовский свои писания адресовать иностранным читателям. Как показывают факты, не разоружился проф<ессор> Азадовский и в последнее время, не удивительно поэтому, что как заведующий кафедрой он с обязанностями своими не справился и фактически развалил работу кафедры.

Что должно было следовать за такой резолюцией? Конечно, «оргвыводы». И они последуют через несколько недель.

Аналогичное действо разворачивалось в те же дни и в Пушкинском Доме.

Здесь еще в начале марта произошли важные кадровые перемены. Директорское кресло занял (согласно распоряжению Президиума АН СССР от 2 марта) Н. Ф. Бельчиков, а Л. А. Плоткин, исполнявший в 1948–1949 гг. обязанности директора, был разжалован в рядовые сотрудники. 8 марта Бельчиков подписывает приказ № 1 – о собственном назначении; и именно в этот день М. К. оформляет бюллетень. С этого времени он фактически отстраняется от заведования сектором[28].

Тогда же, на рубеже февраля и марта, в ИРЛИ начинается подготовка к главным событиям. 26 февраля 1949 г. на заседании партбюро Пушкинского Дома обсуждается список ученых, подлежащих публичной экзекуции (Азадовский, Берков, Гуковский, Жирмунский, Томашевский, Эйхенбаум). Согласовываются имена будущих проработчиков. М. К. «закрепляется» за В. Г. Базановым, В. А. Кравчинской и П. Г. Ширяевой: им поручается изучить научные работы М. К. и через неделю представить в партбюро результаты[29]. Дальнейшее свидетельствует, что порученное задание было исполнено добросовестно. 3 марта на расширенном заседании партбюро (в нем приняли участие и университетские товарищи – Г. П. Бердников, И. П. Лапицкий, Н. С. Лебедев) Ширяева доложила о результатах:

Еще в 1919 году вся линия Азадовского ведет к нанесению большого вреда, он ничего не сделал по советскому фольклору и все опорочивал. Я выступала на партийном собрании о его статье о Белинском и Добролюбове в Лит<ературном> Нас<ледстве>[30]. Мы должны его работы и поведение от начала до конца проверить. Это не советский человек, и ему не только руководителем, но и вообще нельзя быть в секторе фольклора, кроме вреда, он ничего не сделал[31].

О выступлении Ширяевой стало известно М. К. и Л. В., которая – недооценив, по-видимому, масштаб начавшейся кампании и ее реальных последствий – писала 28 марта 1949 г. В. Ю. Крупянской:

…весь смысл выступлений Полины, из чего она и не делала тайны, сводился, в конце концов, к полному изгнанию М. К. из науки, а, стало быть, к лишению материальных источников. Ну, полагаю, до этого дело не дойдет, но тревожных сигналов немало: на днях с ним расторгли большой договор в Гослитиздате[32]; очевидно, приготовленный для «Библ<иотеки> Поэта» большой Ершов в производство не пойдет; подозрительно затягивают уплату денег за сданного Гильфердинга[33], хотя остальным по этому тому выплатили, и т. д. и т. д.

29–30 марта в Пушкинском Доме (одновременно с «закрытым партсобранием» на филфаке) проходит заседание, посвященное исключительно одному вопросу: разоблачению «космополитов». С погромными речами в первый день выступили: Б. И. Бурсов, К. Н. Григорьян, В. А. Ковалев, Б. В. Папковский и др. Об Азадовском первым заговорил В. Г. Базанов, обративший свой обличительный пафос против «компаративизма» М. К., его «веселовщины» и, наконец, его учеников. Впрочем, от политических обвинений в духе Лапицкого Базанов воздержался (притом что его упреки в адрес М. К. трудно назвать безобидными):

…когда мы говорим об Азадовском, то дело не только в том, что давно отмечено печатью, что сказки Пушкина он сближал с немецкими образцами и сделал доклад о Веселовском. Азадовский должен отвечать в первую очередь за состояние советской фольклористики, которая зашла, скажу прямо, в тупик по ряду вопросов. <…>

Ошибка Азадовского состоит в том, что он оторвал фольклористику как науку от народа. <…>

Насколько корни Азадовского пущены и как они привились, свидетельствуют многочисленные его ученики, которые рассыпались сейчас по многим городам. Вот только что вышедший сборник, о котором говорится в решениях бюро ЦК партии Карело-Финской республики: «т. Азадовский свил в Карелии гнездо, куда засылает своих не очень даровитых учеников… (читает)»[34].

А в конце первого дня выступила Ширяева, пытавшаяся придать своей обвинительной речи политический оттенок. «На кого ориентируется Азадовский?» – пафосно вопрошала Пелагея Григорьевна. И продолжала:

Он позволяет чудовищное утверждение, что в переработке Пушкиным международных сюжетов заключается зерно теории Веселовского.

Эта клевета усугубляется в работах, которые <он> писал для ВОКС, т. е. для западноевропейских читателей. В этих работах Пушкин, несомненно, предстал для западноевропейского читателя не как великий национальный поэт, гордость и слава русского народа, а как интерпретатор международных