«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

погоду Т. Я. время от времени, прогнав 10–15 вёрст, останавливал своих «соколиков», подходил к каждой, закрывал морды их тулупом, оттаивал и отбрасывал нависшие сосульлки, а потом опять: «Эй вы, соколики!» И «соколики» пошли. Примерно на средине пути была татарская деревня «Иксанова». Здесь заезжали пить чай и греться к богатому татарину Карыму часа на два. Здесь Т. Я. ставил под сарай своих «соколиков», закидывал их тулупом, ослаблял упряжь, но не распрягал совсем, давал им овёс, но пить не давал. У Карыма было три жены и три дома. При нём они были поочерёдно. Был он добродушный татарин и привык уже к тому, что мы к нему заезжали. Иногда шутили над ним, говорили, чтобы он заставил самовар ставить апайку помоложе. Он разъяснял, что порядок нарушать нельзя: как уж придётся, так и получайте. Домой нас Т. Я. привозил, примерно, к 6–7 часам вечера. С вечера давал коням корм, а, примерно, в полночь давал питьё до отказа. Таков у него был зимний режим в дороге для лошадей. Летом его «соколики» не имели уже такой резвости, как зимой: польски́е работы, особенно пахота, даром не проходила, но к поездкам он их подкармливал.

На Каменский завод из Течи можно было ехать по двум направлениям: через Кирды и через Нижнюю. И в том и в другом случае приходилось проезжать через одни и те же татарские деревни: Акирову, Байбускарову и Иксанову. В зимнее время Т. Я. предпочитал дорогу через Нижнюю, а летом – через Кирды. Из Течи обычно выезжали часа в 4–5 и зимой только в 9–10 часов проезжали через Байбускарову. Деревня уже была, как говорили у нас, «вставши», на улицах толпились татарчата, злые псы рвались с лаем на проезжающих, а Т. Я. знай поухивал и с шиком гнал на «соколиках». Такова была ямщицкая манера: между деревнями можешь ехать «на присталях», а по деревне – с шумом, уханьем: «знай наших». Так и когда к дому подъезжали из Каменки, кони уже устали, а проехать по Тече и к дому подъехать надо с форсом, особенно летом, когда ещё было светло и люди выскакивали из домов смотреть, кто едет с колокольцами. Тут уже Терентий распнись в лепёшку, а покажи себя. И он мчал, а против дома протоиерея возьмёт да ещё ухнет: вот тебе – смотри, как надо возить диаконских ребят. Возил он нас и весёлыми и грустными. Встреча на вокзале радостными, весёлыми и сам был радостным. Разговоры начинались бесконечные: как то, как другое. Отвозил грустными и сам был задумчивым и грустным: упакует все наши вещи по разным местам коробка или кашевы, поможет усадить нас, снимет – летом поярковую шляпу, а зимой шапку, перекрестится, садится на «козла» и трогает своих «соколиков». В «Каменке», чтобы не проспать и не опоздать к поезду, чуть дремлет, не спит, будит нас и в глубоком молчании отвозит на вокзал. Приехали на вокзал, поснимали все тулупы, уложил он это всё в кашеву, началось прощание: иногда тут же, распрощавшись «за ручку», садится и направляется домой, а иногда – дождётся отхода поезда, посадит в вагон и идёт к своим «соколикам». Сколько же в этом маленьком мужичке было доброты и врождённого благородства, деликатности: ни одного грубого слова, внимательность, предупредительность. Кто и что его воспитывало?

Жил Т. Я. в Нижней неподалёку от церкви. У него была небольшая избушка. Жили двое с женой. Сеял хлеба он, как видно, немного: силы не было, но жили не плохо. Иногда зимой во время каникул, когда время было нечем занять, вдруг кому-нибудь из нас взбредёт в голову мысль: «Едем к Т. Я. в гости» и отправились. Повидались, напились чаю и домой.

Теперь трудно вспомнить, когда он отвозил меня в Каменку в последний раз, но было это уже в мои студенческие годы, когда я в его представлении был уже «барином». Но он и теперь ещё живым стоит передо мной: маленький, в поярковой круглой шляпе, в плисовых шароварах и серой рубашке, в больших сапогах; у него бородка клинышком, карие добрые глаза и тихий голос.[304] Так и кажется: сядет он на «козла» бочком, возьмёт вожжи и скажет: «ну, «соколики» с Богом!» Да будет тебе земля лёгкой, наш «придворный» ямщик, Терентий Яковлевич!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 252–258 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Пётр Ефремович

[1961 г. ]

Насколько в нашей Тече были дифференцированы производственные отношения уже в дореволюционное время (до Окт[ябрьской] рев[олюции]), свидетельствует специальность Петра Ефремовича. Он представлял собою ходячие «бойни». Сказать так, конечно, значит допустить гиперболу, но суть дела от этого не меняется. Петра Ефремовича звали всегда «колоть» коров, телят. Лошадей кололи татары и варили «махан». Свиней (их у нас называли «дочками») разводили мало, и если приходилось «колоть», то делали это сами, причём рассуждали так: «свинью не жалко «колоть»: она и есть свинья, презренное существо, а вот коровку и жалко, и надо уметь это сделать. Да и вообще у некоторых людей были слабы для этого нервы, поэтому и звали Петра Ефремовича. В плату шли деньги и кое-что натурой из туши зарезанного животного. «С усташку» полагалось давать Петру Ефремовичу «шкалин», а то и больше. Наше детское воображение рисовало нам Петра Ефремовича человеком жестоким, со зверским выражением лица. Да он, пожалуй, и походил на такого человека: его мрачная профессия накладывала на него какую-то «каинову печать».

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 321 об.-322.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Стекольщики

[1961 г. ]

В Тече были «свои» плотники, сапожники, кузнецы и прочие ремесленники, а вот «своих» стекольщиков не было. Наезжали они к нам откуда-то с севера, чуть ли не из-под Перми. Что было подмечено у них, как правило, то это то, что у них всегда были хорошие и обычно новые ходки с коробками из черёмуховых прутьев, которые, как уверяли, вырабатывались в Юговском заводе, что под Пермью. К коробкам у них сзади привязывались готовые рамы различных размеров, ящики со стеклом, а в самом коробке были замазка и необходимые для работы «снасти»: пилки, топоры, ножи. Обычно ездили двое: мастер и подмастерье. Приезжали летом, а иногда под осень. Их ждали, а когда они появлялись на селе, то по нему уже шла молва: «стекольшики приехали!» Платили деньгами, а иногда реже – натурой: яйцами, молоком и пр.