«Военная анархия» в Римской империи - Юлий Беркович Циркин

И. Указ. соч. С. 24) оно отвечало к правовой форме государства, и, что очень важно, умо-пастроснию самих римлян. Можно о i метить, что даже в Vili в. лангобардский монах Павел Диакон называл Империю республикой.

: Carrie J.-M., Rousselle Л. Op. cit. Р. 57-59; Southern Р. Op. cit. Р. 51-52; Mathisen R. W. Peregrini. Barbari and Cives Romani. Concepts of Citizenship and the Legal Identity of Barbarians in the Later Roman Empire // American Historical Review. October. 2006. P. 1013.

Теперь эта эксклюзивность исчезла. Понятия «римский народ» и «подданные императора» практически совпали. Границы проживания римского народа совпали с границами Римской империи. В отсутствие демократических институтов и избирательных процедур это исключало римский народ в его новом качестве из участия в политической жизни государства. В какой-то степени такое участие мог осуществлять только городской плебс самого Рима. Понимая это, императоры старались задабривать римлян, проводя еще со времени Августа политику «хлеба и зрелищ». Коммод изъял из этой политической формулы хлеб и оставил только зрелища, и это дорого ему стоило. Но и в случае активного выступления римской толпы она либо оказывалась лишь орудием в руках той или иной политической группировки, либо это выступление становилось стихийным разгулом страстей. Рассматривать римский плебс как реальный фактор политической истории в это время невозможно.

Место римского народа как политического института фактически заняла армия. Уже в республиканское время армия как вооруженное сообщество римских граждан играла определенную роль в политической жизни. Эта роль, естественно, усиливалась в период гражданских войн. В определенных условиях армия даже могла существенно повлиять на те или иные решения своих полководцев, как это было, например, в конце 40-х гг. I в. до н. э., когда солдаты и офицеры влияли на отношения между Октавианом и Антонием1461. Роль войска как субъекта политической истории сохранилась и после создания Августом профессиональной армии. Выражением ее политической воли являлась солдатская сходка, являющаяся воинским аналогом комиций1462. Полевая армия состояла из легионов римских граждан и вспомогательных частей, набираемых среди неграждан. Естественно, что политическую роль играли легионы, а также когорты столичного гарнизона и особенно преторианцы. После эдикта Каракаллы различие между легионами и auxilia исчезло, хотя и после этого остались воинские части, набираемые по этническому принципу. Однако сама армия за это время изменилась.

Создание профессиональной армии совершенно естественно привело к возникновению и армейской корпоративной морали. Солдаты, являвшиеся римскими гражданами, всегда рассматривали себя как часть гражданского коллектива1463, но как часть лучшую и противо-

поставленную невоенному населению1464. Это хорошо видно из речи, которую Геродиан (VII, 8,4—8) вкладывает в уста Максимина. Он противопоставляет мужество воинов, которых страшились германцы, пугались савроматы и перед которыми трепетали персы, обезумевшим карфагенянам, которые вместо воинских упражнений занимаются только хорами, насмешками и стихами, и жалким римлянам, которые могут только кричать и которые разбегаются в страхе при виде двух-трех вооруженных солдат. «Штатские» люди платили солдатам той же монетой. Геродиан (II, 9,11) пишет о воинах паннонских легионов, что они кровожадны, тяжелодумны и не способны понять хитрость и коварство в речах своих полководцев. И это отражало взгляд граждан на воинов вообще1465. Чем дальше шло время, тем больше расходились пути армии и гражданского общества. Солдаты, разумеется, были преданы Риму и Империи, но их отношение к отечеству преломлялось через преданность своему полководцу и в конечном итоге императору как верховному главнокомандующему. Однако в случае конфликта между императором и собственным генералом солдаты, как правило, выступали на стороне последнего8.

Другим важным изменением был рост оседлости армии. Римляне сумели создать одну из самых совершенных военных машин древности. Военная мощь Рима была выкована в ходе завоеваний сначала Италии, а затем и всего Средиземноморья и значительной части Европы. Однако после перехода Империи преимущественно к оборонительной политике интенсивность военных действий резко уменьшилась, так что армия оказалась довольно мало задействована в реальных войнах9. Отдельные кампании (включая гражданскую войну 68-69 гг.) не изменяли общей картины. В этих условиях отдельные воинские части подолгу находились на своих местах, и солдаты все больше контактировали с окружающим населением10. Со времени Марка Аврелия положение изменилось, и войны стали и более частыми, и более тяжелыми. Необходимость переброски войск на нужные

6 Поэтому нам представляется совершенно неверным распространенное, особенно в отечественной историо!рафии, мнение, что армия представляла интересы муниципальных кругов.

театры военных действий не могла нравиться солдатам, привыкшим к конкретным условиям жизни. Недаром еще Тацит (Hist. I, 53, 14) писал, что нахождение среди гражданских людей (paganos) портит воинов. Однако в условиях сильной императорской власти это недовольство реально проявиться не могло. Реформы Септимия Севера еще более обострили противоречие между оседлостью армии и необходимостью ее мобильности. Получив право иметь семью и соответственный участок земли для ее прокорма, воины во все большей степени оказывались связанными с конкретной страной, чем с Империей в целом. Недаром страх воинов перед последствиями нападений германцев заставил Александра Севера прекратить войну с Персией и начать готовиться к германской кампании. Это не означает, что солдаты стали выразителями интересов местного населения. В этом отношении характерна петиция малазийских колонов Филиппу Арабу с жалобами на произвол не только местных властей, но и окрестных солдат, которые разоряли сельчан (CIL III, 14191). Солдаты сохраняли свои корпоративные интересы, но эти интересы были в большой мере связаны с конкретными территориями Империи и с конкретной армией или даже конкретной воинской частью. Это в известной степени разрушало единство имперской армии и в условиях обострения политической обстановки могло противопоставить и на деле часто противопоставляло различные части армии друг другу.

Император, сенат и армия и стали главными актерами той драмы, которая разыгрывалась в 235-285 гг. Это не означает, что императоров этого времени надо жестко делить на солдатских и сенатских, как было еще сравнительно недавно принято в историографии. Собственно солдатскими императороми можно, видимо, считать только Максимина и, может быть, некоторых узурпаторов, а сенатскими как таковыми — Пупиена и Бальбина. Остальных правителей этого времени четко разделить по этому принципу невозможно. Правда, Тацита снова, как почти 40 лет назад, избрал сенат, но это избрание произошло в уникальной исторической ситуации и по инициативе самой армии. Да и ничего просенатского, кроме некоторых чисто демонстративных жестов, Тацит не сделал. Но отрицать роль этих двух институтов — сената и армии тоже невозможно. Однако надо иметь в виду, что удельный вес значимости сената либо армии в разные периоды этого времени был различен.

Как уже отмечалось, историческая эволюция принципата вела ко все большему усилению его монархической составляющей в ущерб республиканско-полисной. Именно