«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

Хватаюсь за бинокль: на горизонте летают чайки, снующие туда и сюда, но одна из них не мечется и к тому же не машет крыльями. Аэроплан – и, конечно, неприятельский.

Один за другим все 9 человек проваливаются в дыру [люка], крышка захлопывается, и слышна команда: «Ныряй 80 фут».

Лодка немного клюет носом и медленно идет вниз. Глубомер показывает 20, 30, 42 фута.

И вдруг раздаются неведомые звенящие звуки, точно кто-то стальным хлыстом бьет по металлическому листу. «Семь штук», – сосчитал кто-то. Ясно, что это бомбы, сброшенные с аэроплана. Но мы уже глубоко и теперь он нас вряд ли видит.

По звуку определили место, над которым рвались бомбы. А рвались они очень недалеко от корпуса лодки, т. к. немецкие бомбы имеют затяжку и рвутся не при ударе о воду, а на глубине примерно 15–20 фут.

– Знаете, – обратился я к командиру, – сколько времени прошло между моментами, когда мы заметили аэроплан и разрывом бомб? Около 3 минут 52 секунд.

Вот масштаб нынешней войны! Да, думалось мне, это не прежние войны, когда на парусных кораблях по нескольку часов лавировали друг перед другом, чтобы иметь возможность вступить в бой. «Святые времена» – хочется назвать отошедшие в область предания старые, бесхитростные и откровенные баталии.

– А метко бросал, подлец, бомбы!

Удача и превосходно выполненный маневр подняли наше настроение. Закипел электрический чайник, и один из молодых офицеров для большего веселья поставил на граммофоне модную пластинку «Типперери»[272].

Сети.

Глубомер опять показывает 50 фут. Ночью надо проскочить узкое место, где днем могли бы нас заметить и помешать пробраться дальше.

Вот тут-то и произошел ряд случайностей, чудесных и, во всяком случае, удивительных, спасших нас от верной гибели.

Когда мы всплыли, то, несмотря на все усилия, никак не могли открыть крышки среднего люка. Сколько ни бились – ничего не выходило. Кто-то, после погружения, когда мы были уж на глубине под большим давлением столба воды, видимо, для вящей прочности, еще более поджал рычаг, которым задраивалась крышка люка. Естественно, всплыв, когда давление с крышки снялось, то она (там пружинил слой резины) оказалась так плотно закрытой, что не поддавалась сдвигу. Мы были закупорены как в бутылке. Что же делать? Надо нырять обратно на ту же глубину и там, вновь под давлением воды, немного приотдать рычаг. Так и сделали.

И вот идя на поверхность, мы почувствовали под килем какие-то глухие удары, как будто мы ударялись обо что-то солидное и державшееся под водой.

– Полный назад, – раздалась команда.

Лодка тронулась назад, и под килем послышались те же загадочные удары, от середины лодки удалявшиеся к носу. Впечатление было неважное. Но что бы это могло быть? Рассуждать было некогда. Надо было уходить с этого места – там чуялось что-то недоброе.

Легли на новый курс. Заинтересованные, мы стали догадываться о только что бывшем непонятном явлении. Наши сомнения рассеял штурман, определившийся по маяку и давший точное место.

«Конечно, это сеть! – сразу осенило нас. – Сеть, поставленная немцами против наших подводных лодок».

В самом деле, почему им не поставить ее в таком удобном для них месте? Она как раз перекрывала узость, – это и по карте видно! Сомнений нет. Такое открытие заставило нас на мгновение застыть.

Секунд 10–15 дольше и «Волчица» попала бы под горизонтально плавающее на глубине бревно, на которое навешена сеть. Сеть, в которую мы влезаем, облипает нас, и при небольшом ее натяжении от движения лодки, рвутся навешенные мины. В лодке образуется пробоина, и… не всплывая на поверхность, не возбуждая ничьего внимания, лодка со всем своим экипажем навсегда ложится на дно морское.

Никто не узнает и не догадается, отчего и где погибла лодка. Смотришь, через несколько времени рядом с погибшей ляжет еще вторая, так же незаметно исчезнувшая.

– Ваше благородие, теперь нам не суждено погибнуть, – сказал мне моторный унтер-офицер. Действительно, «Волчице» везло.

(Морской сборник, 1917, № 1, с. 1–33)

Бессмысленный и беспощадный

Черным пятном в истории русского флота стал день избиения командами своих офицеров, последовавшего за отречением императора Николая II. Однако, как показывают воспоминания Георгия Карловича Графа, в тот момент старшего офицера эскадренного миноносца «Новик», далеко не все русские адмиралы, офицеры и матросы сочувствовали изменению формы государственного устройства России. Многие были обмануты, дезориентированы, наконец, терроризированы бандами политических авантюристов, не гнушавшихся никакими средствами.

К концу февраля [1917 г.] внутреннее политическое положение России стало сильно обостряться. Из Петрограда стали доходить чрезвычайно тревожные слухи. Они говорили о каком-то перевороте, об отречении государя и об образовании Временного правительства.

Передавали, что среди взбунтовавшихся частей гарнизона был и Гвардейский экипаж, который, не веря в сочувствие своих офицеров перевороту, стал вести себя по отношению к ним самым угрожающим образом. Все офицеры, находившиеся при исполнении служебных обязанностей, были тотчас же им арестованы, и матросы поговаривали о том, что следует арестовать и остальных, а после уже заодно расправиться со всеми. В конце концов, положение настолько обострилось, что командиру экипажа великому князю Кириллу Владимировичу ничего не оставалось, как, для предупреждения печальных эксцессов, лично вести экипаж, по его требованию, к Государственной Думе.

Пришло также известие, что на крейсере «Аврора», стоявшем в Неве, был убит командир – капитан 1 ранга М.И. Никольский, пытавшийся не пустить к себе на крейсер банду неизвестных подозрительных лиц. Со старшим офицером он вышел ей навстречу и загородил собою путь. Его тут же убили и ворвались на крейсер.

Неожиданно командующий флотом адмирал Непенин получил от председателя Государственной Думы Родзянко телеграмму. В ней сообщалось, что в Петрограде вспыхнуло восстание, которое разрастается с каждой минутой. На сохранение династии может быть надежда только в том случае, если государь отречется от престола в пользу наследника цесаревича, при регентстве великого князя Михаила Александровича. Кроме того, в телеграмме указывалось, что Временный комитет Государственной Думы уже признан великим князем Николаем Николаевичем и несколькими главнокомандующими фронтов.

Такая телеграмма страшно поразила Непенина. Чувствуя, как гибельно отразился бы в такой острый момент, как война, раскол среди главных военачальников, и стремясь сохранить в боеспособном состоянии вверенный ему флот, адмирал Непенин после долгой внутренней борьбы решил признать Временный комитет Государственной Думы.

В этом смысле он и послал ответ Родзянко. Отослав ответ, адмирал немедленно устроил у себя на собрание всех флагманов, на которое пригласил и коменданта крепости. Все присутствовавшие на