Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Оуэн Мэтьюз

Ознакомительный фрагментказалось совершенно нормальным и правильным не знать и никогда не спрашивать, чем он занимается, куда уходит и на сколько. В годы нашего знакомства он внезапно появлялся, звонил мне и спрашивал: “Какие у тебя планы?” Я кричала от радости и удивлялась: “Как же ты меня нашел?” А он смеялся. И мне это было приятно. Благодаря ему у меня и сложилось впечатление, будто для аппаратчика не существует ничего недостижимого, не бывает никакой недоступной информации, если она ему нужна. Именно он рассказал мне, как одиноко и аскетично должен жить аппаратчик, ни к кому не привязываясь, ничем себя не обременяя, не позволяя себе никакой сентиментальности. В моих глазах он был героем революции, настоящим героем, затаенным, никому не известным… Мне он представлялся человеком, о котором Рильке писал в своих стихах: Ich bin der Eine[4].

Зорге действительно предстояла чрезвычайно важная работа – в Китае и Японии. Однако реальность первых опытов конспиративной работы Зорге в Европе, думается, была куда менее возвышенной, чем представляла себе Массинг. Несмотря на очевидный энтузиазм самого Зорге к зарубежным командировкам, у его начальников в отделе агитации и пропаганды, судя по всему, были сомнения относительно его пригодности к секретной работе. “О Зорге. Ему не сидится и не работается у нас, – писал товарищ Михаил товарищу Освальду в апреле 1927 года. – Он хочет скорее выехать, а мы затрудняемся его послать на самостоятельную работу, ибо опыта практической работы у него почти нет”[32]. Тем не менее настойчивость Зорге принесла результаты. В немецком полицейском досье есть данные о приезде Рихарда Зорге во Франкфурт, где он пробыл с августа по октябрь 1927 года. Скорее всего, он контактировал с Яковом Мировым-Абрамовым, номинально занимавшим пост пресс-атташе при советском посольстве в Берлине, а в действительности возглавлявшим тайную сеть ОМС в Берлине. Не ясно, что именно делал Зорге во Франкфурте, тем не менее берлинское бюро ОМС станет его основным тайным каналом связи с коминтерновскими кураторами в Москве[33].

В декабре 1927 года Зорге был в Стокгольме под кодовым именем Йохан с первым заданием за пределами Германии[34]. Сначала дело не заладилось. “Я прибыл 17.12. в С [токгольм]. От Освальда никаких новостей… ” – жаловался Зорге в шифрованной телеграмме, доставленной в ИККИ через Мирова-Абрамова в Берлине. “Наши друзья здесь ничего не знали о том, что я приеду и – с какими заданиями. Боюсь, что то же самое будет в Копенгагене]”[35]. Зорге выполнял, по всей видимости, роль государственного инспектора, докладывая о “разделении труда в аппарате ЦК; работе отделов; отделе профсоюзов, агитации и пропаганды”. Он также докладывал своему руководству, что намеревался обсудить “вопрос заводских газет” и “подготовку, вероятно, скоро начинающих борьбу за повышение заработной платы в цехах бумажной индустрии”[36]. Исходя из переписки Зорге с руководством ОМС в Москве, Коминтерн представляется хаотичной организацией, одержимой желанием все контролировать и при этом не способной организовать работу собственных агентов.

Тем не менее Зорге поразил местных коммунистов своим умом и простотой в общении. Член Датской коммунистической партии Кай Мольтке писал, что, насколько ему было известно, “миссия Зорге не имела ничего общего с разведслужбами и шпионажем”. При этом Зорге читал лекции в партячейках и рекомендовал датским товарищам объединиться с радикальными профсоюзами. “Умение [Рихарда Зорге] продумать все аспекты своей работы было необычайным. В его поведении не было ни намека на нелегальное положение или конспирацию. Во время своих визитов в трудные районы портов и фабрик Копенгагена он любил доказывать, что может выдуть пива не меньше, чем матрос, докер или цементник, или демонстрировал свою физическую силу как борец”[37].

Вернувшись в Москву, Зорге в таинственных, даже эксцентричных, выражениях рассказывал о задании своей обожательнице Массинг: “Первое задание Ика выполнял в какой-то скандинавской стране (он так и не упомянул, в какой), где он жил «высоко в горах», а компанию ему составляли «преимущественно овцы». Он разглагольствовал о том, как овцы похожи на людей, стоит узнать их поближе”[38]. В намного менее легкомысленной обстановке японской тюрьмы он рассказал следователям, что “выполнял функции активного руководителя наряду с руководством партии”. Что же до попоек и рукопашных с крепкими мужиками в доках, Зорге признал, что занимался “разведработой по политическим и экономическим проблемам Дании. Свои наблюдения и добытые сведения обсуждал с партийными представителями.

Девятого декабря 1927 года Зорге официально уволился из Секретариата ИККИ, заняв постоянную должность оргинструктора в ОМС, сердце коминтерновской разведки[40]. Завербовавший его когда-то во Франкфурте Дмитрий Мануильский лично рекомендовал Зорге как человека, достойного стать членом самой секретной организации мировой революции; кандидатуру поддержал также Григорий Смолянский, у которого Зорге гостил в Гранатном переулке.

На следующий год Зорге вернулся в Скандинавию, докладывал о партийных связях в Швеции и Норвегии и пререкался с бухгалтерией в Исполкоме из-за расходов (недовольство по отношению к иностранцам и, само собой, разведчиков сохранялось)[41]. В Осло, как он рассказывал японцам, Зорге столкнулся с “разнообразными партийными проблемами, серьезно препятствовавшими разведдеятельности”[42]. В источниках ничего не говорится о точной причине этих трудностей, но очевидно, московские аппаратчики проявляли все большее недовольство своенравностью посланца Советов в Скандинавии. “Полагаем, что нет оснований так нервничать, как Вы это делаете”, – выговаривал Зорге Б. А. Васильев, заместитель заведующего Восточным отделом ИККИ в декабре 1928 года[43]. Он же писал Пятницкому, настойчиво выступая против плана отправить Зорге на тайное задание в Великобританию. “Что касается предложения о его поездке в А [нглию], я высказываюсь против. Он слишком слаб для Ан [глии] и не сможет удержаться, чтобы не вмешиваться в [политические] дела. Для А [нглии] это совершенно неприемлемо”[44].

Несмотря на придирки начальства, в верхушке Коминтерна у Зорге все равно сохранялись влиятельные друзья. Мануильский настолько доверял своему немецкому протеже, что назначил его личным секретарем Николая Бухарина, главы Коминтерна, во время Шестого конгресса в Москве в июле – августе 1928 года. На этих встречах, как позже хвастался Зорге, он “участвовал в обсуждениях, касавшихся Троцкого, Зиновьева и Каменева” – всех старых большевиков – противников Сталина, чьи судьбы вскоре станут предметом острой борьбы, которая для Зиновьева и Каменева завершится показательными судебными процессами и пыточными подвалами Лубянки, а для Троцкого – ударом ледорубом по голове в Мексике[45]. Иными словами, в 1928 году Зорге сохранял лояльность Бухарину, одновременно поддерживая неуклонное восхождение Сталина, “кремлевского горца”[46], к вершине власти.

Вернувшись в Москву, Зорге стал брать уроки русского языка у молодой, подающей надежды актрисы[47] Екатерины Максимовой. Друзья считали Катю “спокойной,

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---