Дубль два - Олег Дмитриев

— Пункция нужна, спинно-мозговая, ага, — хищно оскалился дед. Но мне страшнее уже не стало. Нечем было воспринимать и оценивать новые вводные.

— Да шучу я, шучу. Раньше, конечно, часть тела отдавали Дереву — тёмный народ-то был. Хотя, японцы вон, говорят, до сих пор своих так кормят. Не своих уже, вернее, — он снова помрачнел.

— Где расписываться кровью? — спросил я в шутку. Или нет — сам не понял.

— Кровью-то оно, конечно, вернее. Одно время, недавно ещё, думали, что связь Дерево на генном уровне устанавливает. Поэтому достаточно волосинки, слезинки, ноготка. Но всё равно эффективнее всего получается обмен, если человек своей волей кровь отдаёт.

— Чем обмен? — казалось, мозг из последних сил поднимает голову над столом, пытаясь если не вернуть контроль, то хотя бы уследить за ускользавшей ситуацией.

— Энергиями, так скажем, — кивнул старик. — Мир так устроен: отдал — получи. Не все помнят об этом, правда. Если согласен — скажи: «Да».

Я подумал последний раз. Терять мне всё равно нечего. Не далее как вчера я планировал вообще перестать смотреть этот сериал. И телевизор выключить. Из розетки. А тут — вон, спрашивают культурно, интересуются. Кажется, последний раз моим мнением интересовались в ЗАГСе, года три назад. Нихрена хорошего из этого не вышло, как выяснилось.

— Да, — прозвучало в странной постройке. И прутик, удивляя меня снова, поднял ближний ко мне лист так, чтобы кончик смотрел в мою сторону. Будто протягивал ладонь, приветствуя. И принимая клятву одновременно.

Глава 5

Удивительное рядом

Я поднялся и шагнул к веточке. Но Алексеич поднял ладонь, будто останавливая меня, и подошёл к странной этажерке первым. Стоя за его спиной, я смотрел на неожиданную конструкцию из нескольких ярусов. Сплошь деревянная, она смотрелась единым целым.

— Это и есть единое целое, — пробурчал дед, не оборачиваясь.

Присмотревшись, я понял: этажерка будто выходила из пола. Тоже сплошного и деревянного. Ого! Да он, оказывается, был сделан из цельного куска древесины — будто бы спил или, как сейчас модно говорить, «слэб», торец огромного ствола.

— Не будто бы — а самый настоящий ствол и есть, — старика, казалось, раздражала моя плавность мысли, деликатно говоря.

Я уставился под ноги. От края до края странного сооружения и вправду тянулся один и тот же рисунок концентрических кругов годовых колец. Кое-где его прерывали странные шрамы, словно кто-то или что-то ломало и уродовало огромное дерево. Но то продолжало расти, одолевая все невзгоды и напасти. Приковал внимание страшного вида клык, лежащий вросшим в древесину прямо возле ноги. Он был чуть короче моей босой ступни — обувь мы оставили снаружи, по-японски. А я носил сорок четвертый размер, между прочим.

— Раньше принято так было, всё самое дорогое и ценное Дубу дарить. Изловят зверюгу какую-нибудь, самый крепкий клык — дереву. Научатся ножи-топоры ковать, лучшую поделку — тоже ему, пояснил Алексеич, качнув подбородком чуть в сторону.

Там, дальше от центра, виднелась голова странного топора с почти прямым лезвием, мощным тяжёлым даже на глаз обухом, низко спущенной пяткой и длинной бородой, как у секиры или бердыша. Из непонятного серебристого металла. От края железки до стены было около метра. Сколько нужно времени, чтобы дереву нарастить поверх вбитого в ствол топора столько годовых колец — даже представить себе не мог. Клык от ближней к нему части лезвия был на расстоянии моего роста, а во мне сто семьдесят пять. Такой временной разброс в голове не укладывался совершенно.

— Это всё его ствол? — прозвучало глуповато. И вряд ли я выглядел умнее, чем слышалось то, что говорил.

— Да, — терпеливо ответил старик, — в основном. За стенами и под землёй ещё около метра тканей и коры.

— Тканей? — да, сообразительность — определённо сегодня не моё.

— Ну да. У нас — костная ткань, мышечная, нервная. У него — тоже, по-своему, — он посмотрел на деревце в центре. И оно будто кивнуло в ответ. Но это, наверное, был оптический обман на нервной почве. Мне, по крайней мере, было гораздо спокойнее считать именно так.

— Он сожалеет, что пугает тебя. Просто до посвящения нам, людям, и правда очень трудно понимать то, о чём они говорят.

Дед, выступающий переводчиком с деревянного, пугал меня не меньше говорящего дерева. Как и доисторические клыки в полу. И недавние пляски солнечных лучей. Но мне было очень интересно. Именно мне. Наконец-то я сам принимал важные решения и был готов нести за них ответственность. Жаль только, что так поздно. И похвалиться некому.

Я протянул леснику правую руку. Он повернулся, глянул и только головой покачал. Подошел к лавке, на которой сидел в начале, и достал из-под неё какой-то закрытый плоский ящичек, похожий на коробку с шахматами. Раскрыл, вытащил оттуда белый пакет из бумаги и пластика, смотревшийся в этом деревянном царстве лишним. Оторвал одно звено и вручил мне. Судя по надписям — сменные лезвия для скальпелей. И фирма с суровым названием: Volkmann.

Дед за левую руку проводил меня к обратной от входа стороне этажерки, по часовой стрелке, неторопливо. Там, на границе верхнего и второго сверху цилиндра, обнаружилось, хотелось сказать «дупло», но, скорее, углубление. И небольшая канавка возле. На приоткрытый рот было похоже.

— Погоди, не спеши, — старик придержал меня, пытавшегося уже распаковать стерильный конвертик с лезвием.

Он дошёл до своей лавки и вынул из-под неё, с кряхтением присев, банку. Обычную стеклянную банку, литровую, кажется. Я с такой в детстве на рынок за сметаной ходил. Не пустую — по плечики наполненную какой-то прозрачной жидкостью.

— Это чего? — с обоснованным, хоть и явно припозднившимся, подозрением спросил я.

— Слёзы единорога-девственницы, — буркнул лесник. — Вода это, из колодца. И не надо как в кино распарывать ладонь до костей — просто с краешку где-нибудь чиркни, чтоб несколько капель сцедить. Нужно, чтобы только чуть-чуть розоватой вода стала, этого достаточно вполне. Низкая концентрация компенсируется высокой скоростью и площадью всасывания, как-то так.

Он протянул мне банку, намекнув, что её удобнее поставить на пол, чем держать в руках. Дал и пластырь, обычный, бактерицидный — ленточку телесного цвета в таком же почти блистере, как и лезвие. И напомнил, что рабочую поверхность