Как познаётся Бог. Книга 2. Автобиографии учеников Бога - Анна Зубкова

… "Туристское прошлое"… С походами в детстве и юности у меня были связаны только самые светлые воспоминания. К походной жизни меня приучил мой папа ещё с раннего детства. Летом — байдарки или велосипеды, зимой — лыжи. Папа в таких походах всегда преображался, становился совершенно иным человеком… Теперь я понимаю механизм: на природе он погружался в анахату и жил духовным сердцем, превращая все наши путешествия в счастье общения с природой.

Я долго никак не могла вспомнить ничего дурного, совершённого мною тогда. Походы… Просторы Вуоксы, дивная красота, где лишь одну треть пространства составляет суша: поднимающиеся из озёрной глади гранитные острова, поросшие сосновым лесом, мхами и лишайниками, а всё остальное — вода, прозрачная поверхность воды…

Лодки скользят по глади, мы пристаём, выбираемся на остров… А там — в маленьких гранитных впадинках — заросли подберёзовиков и подосиновиков, черники и брусники. А поднимающиеся над водой гранитные скалы зовут забраться на самый верх — и увидеть с высоты озёрный край удивительной красоты… Рассветы, закаты…

Мой папа был во многом образцом для подражания: никогда не срубались для костра живые деревья, никогда сломанные лапы живых ёлочек не служили подстилкой для палаток, папа никогда не мог сам ловить рыбу: он именно физически ощущал боль червяка, которого нужно насаживать на крючок… Об этике питания ни он, ни я, ни мама тогда не догадывалась…, и, конечно, мы ели и колбасу, и мясные и рыбные консервы…

… Мне никак не удавалось нащупать ту конкретную причину, о которой говорил Бабаджи. Я снова стала просить Его помочь…

И тогда вспомнился один поход, который настолько отличался от всех остальных, что оказался почти стёртым, запрятанным в глубинах памяти…

Тогда всё было не так. Мне было лет восемь — десять. Походом руководил не папа, а его приятель — охотник и рыболов с большим стажем.

Он вовсе не был человеком зла. И именно он ведь в своё время научил папу походной жизни на воде.

… Мы плыли по речке с низкими, болотистыми, поросшими кустарником берегами. Каждую ночь поперёк реки ставилась сеть — и огромные рыбы оказывались жертвами… А потом мы их ели…

А однажды он с радостью и гордостью принёс нам свой трофей — убитого вальдшнепа…

Вот!… Теперь я поняла, что докопалась…

Я вновь видела мёртвое тельце птицы — с остекленевшим взглядом больших круглых глаз, мягкими коричневыми пёрышками и удивительным длинным клювом. Тогда я впервые могла осознать, что ведь его — убили! И что даже реальной едой для девяти человек не мог стать этот маленький трофей охотничьего тщеславия…

Я уже не могу вспомнить: ела я, или не ела тогда… Но! Тогда я спряталась от осознания, закрыв от ужаса глаза души… А возможность понять была так близка… Мог быть совершён первый осознанный выбор души… Я струсила тогда — и продолжала жить как все: с глазами, закрытыми от совести…

… Тогда я ничего ещё не знала про вальдшнепов, даже не видела их… Я ведь всегда спала, когда низко-низко над рекой, над кустарниками пролетали, опустив вниз свои длинные "носы", эти удивительные птицы, когда наполняли они вечерние и утренние зори "хорканьем" и "цвирканьем" — их таинственной, неподражаемой песней.

Теперь, спустя много лет, я узнала о жизни вальдшнепов, слышала их песни, даже снимала на киноплёнку их удивительный полёт…

Теперь я очень хорошо понимала величину своей вины! Я просила прощения у того вальдшнепа, который, повинуясь Божественному зову весны и любви, пел свою песню…, но прогремел выстрел человека-хищника, оборвавший его жизнь… и ту его песню…

… В последние годы, участвуя в работе с Владимиром, я не раз видела их близко-близко… Иногда бывало, что, ощутив поле моей любви, вальдшнеп на несколько секунд зависал в воздухе в метре от моего лица. Он с удивлением смотрел на меня: неужели это и есть та, которая излучает такую любовь?… А я в ответ могла лишь посылать ему новые порции любви: ведь в опустившихся сумерках видеокамера уже не могла снимать…

Звучали над землёй прекрасные песни вальдшнепов, кроншнепов, бекасов… А где-то вдалеке вновь звучали выстрелы… Охотничья "доблесть" продолжала обрывать птичьи жизни…

Кино

Кино в моей жизни сыграло очень большую роль.

Моя бабушка (вторая, не та, о которой я уже рассказывала), работала на "Ленфильме" художником с момента его основания. И для меня не стоял вопрос о выборе профессии.

Через кино я научилась очень многому. Бедь каждый новый фильм — это новая съёмочная группа, новый мир образов, новая экспедиция, новые города, люди… А каждый человек, будь он знаменитый актёр или участник массовых сцен, заходя в костюмерную, снимает с себя вместе с одеждой и часть своего имиджа — и становится лучше видна его суть.

Я работала со многими "звёздами" российского и зарубежного кино и имела возможность наблюдать со стороны вершины их славы. Также я могла видеть и то, что не от славы и богатства, на достижение которых многие готовы потратить всю жизнь, зависят счастье или несчастье. Но всё определяется нравственными устоями и душевными качествами человека.

Я работала на совместных проектах с французами и англичанами, японцами и американцами — и знала, что люди на Земле отличаются друг от друга, прежде всего, совсем не языком и национальностью. И я радовалась, встречая в одних желание и умение творчески работать, заботу об окружающих и т. п., — и с грустью наблюдала высокомерие и эгоизм других… И это тоже не зависело от ореола славы, материального положения и национальности…

Наверное, ни одна другая работа не позволила бы мне столь близко познать такое разнообразие человеческих душ и жизненных ситуаций.

… А ещё здесь, в кинопроизводстве, Бог дал возможность реализоваться моим глупым детским мечтам… Например, я примеряла перед зеркалом роскошные наряды различных времён и народов (чтобы проверить, как они сшиты), ездила в шикарной карете (по съёмочной площадке), спала во дворцах (в краткие промежутки между съёмками — на полу, на куче костюмов), плавала на "древнем" паруснике по морю и так далее.

Именно здесь произошла и моя первая встреча с Владимиром Антоновым, так круто изменившая мою жизнь.

* * *

… Однажды, в тот день, когда Владимир объяснял нам с Марией работу с кундалини, он, как бы между прочим, спросил: не хотела ли бы я бросить снимать бесполезную для человечества ерунду — и начать делать духовные фильмы.

Я, конечно, хотела. Мы с Марией уже даже начинали думать: где