Прощайте, ископаемые! - Доминик Бойер

Небольшое предупреждение: правило номер один для выживания в зыбучих песках – не поддаваться панике. Когда вы начинаете инстинктивно барахтаться, это приводит к разделению твердых и жидких субстанций и способствует тому, что вы погружаетесь еще глубже. Секрет выживания, напротив, заключается в том, чтобы очень медленно и целенаправленно двигаться в определенном направлении. На вашей стороне – выталкивающая сила: при определенном терпении и осторожности вы, по сути, сможете шевелить по поверхности руками и ногами взад-вперед и станете медленно перемещаться вплавь. Выбраться из зыбучих песков – значит познать тину, в которой вы оказались, ее свойства и состав, а следовательно, оценить свои возможности для действия даже в безнадежной, казалось бы, ситуации. Все это означает – обнаружить терпение и цель посреди окружающего ужаса. В конце концов вы убедитесь в эффективности небольших решительных действий и в том, что тина не настолько способна утопить вас, как вы этого опасаетесь.

Второе правило заключается в необходимости знать, в каком направлении вы медленно и неуклонно гребете. Что там – на горизонте, за трясиной сукро-, карбо– и петро-? Мое предположение заключается в том, что конечный пункт назначения содержит приставку «электро-» – хотя имеются и другие возможности. Надежные инфраструктуры электрополитики уже существуют, а движение в направлении слияния энергии и электричества, подстегиваемое климатической катастрофой, стало явным и широкомасштабным. «К всеобщей электрификации!» – так теперь звучит мантра экспертов по климату во всем мире.

Однако сама по себе электрическая инфраструктура неспособна поколебать мироустройство, созданное при помощи сукро-, карбо– и петро-. Если история может хоть как-то указывать на направление будущего, то электрокультура, скорее всего, возникнет под влиянием петрокультуры точно так же, как петрокультура испытала мощное воздействие со стороны предшествовавших ей карбокультуры и сукрокультуры. Уже сейчас многие эксперты требуют строить больше электростанций и электросетей, создавать новые ресурсные рубежи, чтобы электрокультура могла удовлетворить существующие потребности и превзойти темпы развития ископаемых ресурсов петрокультуры, которые достались нам в наследство.

Поэтому электрифицированной петрокультуры будет недостаточно. Чтобы завершить переустройство мира, принципиально порывающее с унаследованной нами траекторией экоцида, потребуется сделать больше – но в то же время и меньше. На помощь придет переоснащение инфраструктур, завещанных нам петрокультурой, для целей, которые не связаны с экспансией и добычей. Лучше располагать тем или иным спасательным средством, чем плыть по течению. В то же время выясняется, что на пользу пойдут переосмысление и перепрофилирование не всех существующих форм – кое-что придется ликвидировать. Чтобы провести границы между сферами необходимого и возможного, стоит более пристально взглянуть на ту самую трясину, в которой мы оказались, – на ископаемую геронтократию, которая стремится удерживать нас на месте.

Глава 3. Ископаемая геронтократия, или Что удерживает нас на месте

Геронтократия также является понятием с долгой историей. Впервые это слово было употреблено в 1828 году – именно в тот момент, когда паровая энергия находилась на пути к победе в борьбе за душу промышленного капитализма. Термин «геронтократия» появился в политическом манифесте, написанном Джеймсом Фази, швейцарским журналистом и политическим активистом, происходившим из семьи гугенотов. Страстный либерал, Фази был обеспокоен тем, что в период Реставрации Бурбонов революционный дух Франции деградировал до состояния «правительства стариков» [Fazy 1828: 11], под которыми он подразумевал прежде всего тех консервативных, богатых и влиятельных парламентариев, которые защищали обломки старого порядка. Как и другие либералы его эпохи, Фази испытывал огромное воодушевление от американского федерализма и британского индустриализма и стремился к возрождению франкоязычной демократии по их образу и подобию. Примерно два десятилетия спустя, когда Фази стал политическим лидером Женевы, его желание осуществилось: при его участии была разработана новая федеральная конституция Швейцарии[11].

Однако в 1828 году притязания на славу для Фази основывались на том, что он привлек внимание к поколенческому характеру политической власти. Можно допустить предположение, что выдвинутые Фази обвинения в адрес геронтократии равносильны тому, что сегодня мы называем эйджизмом. Однако в действительности Фази признавал ценность мудрости старших, пока она занимает место, пропорциональное их положению в обществе. Между тем для молодых людей также требовалось пропорциональное представительство, поскольку именно люди, еще не достигшие пожилого возраста, формируют основную часть трудовых ресурсов нации, а следовательно, понимают «реальные потребности социального организма». Подлинным объектом для критики Фази было вечное монопольное господство какого-то одного поколения: «Что за дух господства охватил это неспокойное поколение 1789 года! Оно начало с укрощения своих отцов, а заканчивает тем, что лишает наследства своих детей» [Ibid.: 5].

Впрочем, за примерами геронтократии не надо ходить столь далеко. Моя академическая карьера начиналась с изучения советского социализма в Восточной Европе. От зарождения до краха большинства социалистических государств этого региона прошел срок, примерно равный человеческой жизни. Возможность для появления государственного социализма в Восточной Европе открылась вместе с революцией 1917 года в России и завершилась после демонтажа «железного занавеса» и Советского Союза между 1988 и 1993 годами. Поэтому, если мы взглянем на политическое руководство Восточной Европы 1980-х годов, то обнаружим определенную закономерность: на каждом шагу нам будут встречаться люди, разменявшие восьмой десяток. Густав Гусак в Чехословакии (род. 1913), Эрих Хонеккер в ГДР (род. 1912), Николае Чаушеску в Румынии (род. 1918), Л. И. Брежнев (род. 1906), Ю. В. Андропов (род. 1914) и К. У. Черненко (род. 1911) в СССР – все они сформировались в рамках коммунистических и социал-демократических движений 1930–1940-х годов. Это поколение выросло с верой в революционные обещания социализма, сражалось с фашистами до и во время Второй мировой войны, а затем помогало строить на обломках войны новые социалистические государства. Эти люди воспринимали государственный социализм в качестве бастиона против фашизма и западных капиталистических государств, которые они подозревали в постоянном балансировании на грани фашизма.

В центре моих исследований находилась бывшая ГДР. Молодые восточные немцы нередко рассказывали мне о разнице между теми людьми, для которых ГДР была делом всей жизни, – к ним относились не только искренне верившие в коммунистическую партию и государство, но и диссиденты, стремившиеся к более совершенной версии социализма, – и теми, кому просто случилось родиться в этой стране (hineingeboren) и кто в целом ощущал отчуждение от политических идей и институтов, созданных старшим поколением. Этот поколенческий раскол между теми, кто был вовлечен в политическую культуру государственного социализма, и теми, кто все больше воспринимал ее как нечто бессмысленное и угнетающее, объясняет тот любопытный феномен, что вплоть до самого краха государственного социализма многие жители Восточной Европы полагали, что он будет существовать вечно. Правда, когда его коллапс наконец наступил, очень многие не