Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Том

Письмо Вулфа от 17 мая 1920 года к Лоре Френч было написано за месяц до окончания им Университета Северной Каролины. Мисс Френч, ныне миссис Кларенс Р. Симмонс, познакомилась с Вулфом, когда провела несколько недель в Эшвилле летом 1919 года, а вскоре после этого переехала в Лос-Анджелес.

Лоре Френч

Чапел-Хилл

Понедельник, 17 мая 1920 года

Моя дорогая Лора:

… Я не играл с тобой в «выжидательную игру», ожидая, когда ты напишешь, но мне хотелось получить какую-то определенную информацию о твоем месте жительства. Впредь я буду обращаться напрямую в Лос-Анджелес. Ты хочешь сказать, что получила только один номер «Tar Heel» и три «Baby»? [«The Tar Baby» – юмористический журнал для студентов Университета Северной Каролины. Вулф был приглашенным редактором номера от 10 апреля 1920 года, в котором высмеивалась газета «Raleigh News and Observer»]. Должно быть, что-то печально не так, и я немедленно отправляюсь на поиски своего управляющего делами. Посылаю тебе копию нашего последнего номера «Tar Baby» – бурлеска на «Raleigh News and Observer», газету Джозефуса Дэниелса. Джо – старик из Каролины, и он принял это с ухмылкой, хотя порой мы обращались с ним грубо. Я редактировал этот выпуск и, по сути, написал большую часть материала. В воскресном выпуске «News and Observer» о нас хорошо написали, и я посылаю его тебе. «Tar Baby, Inc.» хочет, чтобы я вернулся в следующем году и редактировал выпуски. Могу согласиться. Выпускной через месяц.

Ненавижу покидать это место. Это очень тяжело. Это старейший из государственных университетов, и здесь царит атмосфера, которая хороша и приятна. В других университетах больше студентов, здания больше и красивее, но в Спринге таких нет, я знаю, он прекрасен наполовину. На Рождество я видел стариков из Каролины, которые учатся в аспирантуре Йельского, Гарвардского и Колумбийского университетов. Казалось бы, они должны были забыть старые коричневые здания в более великолепном окружении, но ответ был всегда один и тот же: «Ни одно место на земле не может сравниться с Каролиной». Вот почему мне так не хочется покидать это большое и прекрасное место.

Старшеклассники собираются славно провести выпускной вечер. Одной из наших особенностей будет «Танец на ужине». Мы пригласим девушек, и между блюдами они будут исполнять трюки в кабаре между столами. Также будет программа «Плеймейкеры» и трюк для старшекурсников, над которым я сейчас работаю.

Я читал о Лос-анджелесском увлечении движущимися картинками от таких непогрешимых авторитетов, как «Saturday Evening Post» и другие, но это мой первый опыт общения с молодой леди, которая была загипнотизирована или, как бы это сказать, Лос-анджелесизирована? Не подписывай, пожалуйста, контракт меньше чем на тысячу долларов в неделю. Прочитав «Пост», я уверен, что даже купальщицы получают столько.

Приятно знать, что ты скучала по мне. Я тоже скучаю по тебе и знаю, что это лето лишь воспоминания о тех коротких днях, что я провел с тобой в Эшвилле. Я могу только надеяться, что время и пространство (а их, как я полагаю, около трех тысяч миль) будут щедры ко мне и мы скоро встретимся на том прекрасном берегу (Лос-Анджелеса, конечно, если он на берегу; если нет, то мы переплывем океан).

Джулии Элизабет Вулф

[Первая страница этого письма утеряна]

Сентябрь, 1920 года

Теперь, глупый или упрямый, как тебе угодно, я должен сделать или погубить себя с этого момента по собственному желанию. Ты можешь считать меня очень глупым, очень неразумным, если я не приму предложение Бингхэма [Том, незадолго до окончания университета Северной Каролины, был приглашен полковником Робертом Бингхэмом в университет преподавать в Школе Бингема, военной академии в Эшвилле, штат Северная Каролина], и вернусь домой, чтобы преподавать. Но позволь мне нарисовать тебе картину возможного будущего. «Ты можешь писать и преподавать» – скажешь ты. Да, да, как прекрасно, как обнадеживающе все это. Через десять, пятнадцать лет, я буду кислым, диспепсическим педантом из маленького городка, силы моей молодости забыты или регрессировали – горьким, угрюмым, обвиняющим всех, кроме себя, в том, что могло бы быть. Самое ужасное в большинстве людей – это их осторожность: ползучая, жалкая теория «птичка в руке».

Надежность нынешней работы с ее безопасной зарплатой гораздо лучше, чем неопределенное обещание будущей славы! Неважно, убьешь ли ты свою душу, свой огонь, свой талант – ты можешь играть в безопасную игру и при этом жить. Жить! Два или три месяца назад, кажется, я был еще мальчиком. Жизнь приобрела некий золотой оттенок. Она была желанной и славной. В определенном смысле все изменилось. Я расскажу тебе, что произошло, и не для того, чтобы взывать к твоим эмоциям или сочувствию. Это уже в прошлом. В поезде по пути сюда я сильно простудился, и после приезда болезнь усилилась Болезнь проникла в мою грудь, и неделю или две назад я начал кашлять – сначала кашель был сухой, потом дребезжащий, раздирающий кашель, полный мокроты. Я забеспокоился. У меня болело правое легкое. Конечно, мне приходилось бывать на улице в любую погоду, и это не помогало мне вылечиться. Однажды ночью я начал кашлять в своей комнате, и приложил ко рту носовой платок. Когда я посмотрел на его, на нем было маленькое пятнышко крови. Меня передернуло от ужаса, и я постарался не думать об этом. В дальнейшем, когда я кашлял, я держал рот закрытым. По ночам я глотал мазь от пневмонии в огромных шариках и растирал ею грудь. Я пил капли от кашля. Простуда прошла, кашель утих, а сейчас и вовсе исчез, и болезненность в легких прошла. Но не это главное; когда это случилось – что, думаю, мало что значило, – я думал больше всего и видел медленное, но верное продвижение старого скелета с косой, видел верное разрушение – стирание моих снов, моей поэзии и меня самого, – и я не мог с этим смириться. А потом, почти чудесным образом, я успокоился, мой разум прояснился, и прежний страх покинул меня. Я продолжал думать о словах Сократа, сказанных перед тем, как его предали смерти: «Ибо я надеялся, что в час опасности не буду виновен ни в чем обычном или подлом», – эти слова придали мне мужества и надежды. Теперь, я чувствую, что могу идти дальше более твердым шагом и с более решительным сердцем. В моих убеждениях появился новый фатализм, я чувствую себя готовым ко